– Джек, если с ним что-то случится…
– Ничего не случится. Куда он мог пойти?
– Не знаю. Я никогда не видела, чтобы он пил. По крайней мере, он не взял мотоцикл.
У Джеффа был «харлей». Он рассказывал, что у него две страсти – мотоциклы и поэзия. Показав мне мотоцикл, он заметил:
– У него зад особой конструкции.
Я глубокомысленно кивнул, будто что-то понимал.
Я усадил Кэти и спросил:
– Из-за чего он сорвался?
– Люди все время высказывают свое сочувствие по поводу больного ребенка.
– Черт!
– Я его подвела, правда, Джек?
Из меня плохой утешитель, но я попытался:
– Он любит тебя и малышку.
– Тогда зачем он запил?
Я не знал, так и ответил:
– Не знаю.
Мне всего лишь хотелось заснуть на полгода, потом проснуться и услышать хорошие новости. Спросил:
– Кто там за стойкой?
– Из агентства.
– Если надо, я могу помочь.
Она многозначительно взглянула на меня, и я торопливо добавил:
– Ладно, я пошел.
– Скажи ему, что я его люблю.
– Он это знает.
– В самом деле?
Дождь как взбесился. Как будто что-то имел именно против меня. Я поплотнее закутался в свою шинель и подумал: пошли пьяницу на поиски пьяницы.
Разумно, ничего не скажешь.
Сначала прошелся по наиболее вероятным местам. Решил, что выпивать буду в барах через один. Если не найду его после посещения десятого паба, мне будет уже наплевать. Таков был план, как бы ужасно это ни звучало.
На самом деле я заскочил в первые пять пабов, ничего там не выпив. Никто по доброй воле там пить не станет. Ярко освещенные, шумные, дорогие и враждебные. Я проталкивался сквозь толпу обеспеченных людей. Деньги купили совсем другое отношение к жизни, эдакое корыстное наплевательство.
Внезапно до меня дошло, что Джефф и на минуту не задержался бы в этих заведениях. Он был музыкантом, так что я решил прочесать заведения с музыкой. Над одним значилось: «Craie agus Ceol». В свободном переводе означает: плата за вход. Для усиления впечатления над дверями висел усилитель. Я сказал:
– Я только загляну.
Вышибала покрупнее ухмыльнулся и сказал напарнику:
– Имеет право.
Джеффа там не было.
Я сказал себе: «Думай! Ты же был полицейским, считай, сыщиком, сообрази, куда он мог пойти. О каком пабе он чаще всего слышал? А! Есть».
«У Грогана», мое старое прибежище. Когда Шон был жив, я практически жил там. Затем его убили, и дело перешло в руки его ублюдка-сына. Меня перестали туда пускать. Теперь, когда я вошел в дверь, я не почувствовал, что вернулся домой. Все переделали. То, что раньше было заведением с особой атмосферой, стало еще одной пластиковой забегаловкой. Хуже того, там играла «музыка». Я толком не разобрался – то ли Карен Карпентер, то ли «Бей Сити Роллерз», то ли Ронан Китинг.
Джефф сидел в углу. На столе пиво и виски. Я подошел и сказал:
– Привет.
– Где задержался?
– Не туда свернул.
Он слегка улыбнулся и заметил:
– Как и мы все.
Сына Шона видно не было, так что я заказал пинту. Джефф сказал, что он выпьет двойное «Падди». Я ничего не сказал. Когда я сел, он спросил:
– Закурить есть?
Разумеется, мне хотелось сказать: «Ты снова куришь», – но какая от того была бы польза? Я дал ему прикурить. Он сказал:
– Bay, на вкус дерьмо напоминает.
– Зачем мы курим? Ты ведь не думаешь, что мы получаем от этого удовольствие?
Он выпил свою двойную порцию, помолчал, потом сказал:
– Будешь цитировать Закон об охране общественного покоя и порядка?
– Я? Не думаю.
– Дивно. Ты когда-нибудь слышал о Филе Очсе?
– Гм… нет.
– Он пел народные песни в начале шестидесятых, его обожали в Гринвиче, он был популярнее Дилана. Затем он все потерял, спился. Кончил тем, что спал в бойлерной в гостинице «Челсия», где наверху Леонард Коен раскручивал Джэнис Джоплин. Очс в конце концов повесился в ванной комнате в доме своей сестры.
Я никак не мог догадаться, к чему он ведет, поэтому спросил:
– И о чем это все мне говорит?
– Он написал три замечательные песни – «Вечер с Сальвадоре Альенде», «Распятие» и «Перемены». Веришь, там было все – юмор, политика, сочувствие. Знаешь, сколько замечательных песен написал я?
– Нет.
– Ни одной.
Мы немного помолчали, чтобы это усвоить, потом он сказал:
– Вчера женщина сказала мне, кивком указывая на ребенка: «Они любят музыку», как будто эти дети просто гребаные домашние животные.
Джефф никогда, абсолютно никогда не матерился. Он продолжил:
– Другой заметил: «Они приносят в дом благословение». И мое любимое: «Они все такие любящие». Господи! Я не могу отделаться от слова «монголоид». Со мной что-то не так или это мерзкое слово такое липучее? Что будет, когда она пойдет в школу? Ее ведь станут дразнить, считать умственно отсталой?
Он замолчал, а я сказал:
– Если такое случится, мы сожжем школу.
– Они сказали, что ей нельзя будет выйти замуж.
– Джефф, парень, да ты что? Ей всего три недели, а ты говоришь о замужестве. Поверь мне, брак далеко не сахар.
– Мне с этим не справиться, Джек.
– Да ладно.
Он взглянул на меня полными ярости глазами и сказал:
– Я серьезно, Джек. Мне не вырастить ребенка-инвалида.
– Так не расти.
– Что?
– Расти ее, как сможешь, в качестве Серины Мэй.
– Ты уверен?
