Муж Энн Хендерсон, которому я обязан своей хромотой.
Кленси спросил:
– Где ты был прошлой ночью?
Я почувствовал прилив облегчения и ответил:
– Я был кое с кем.
Он поднял брови и потребовал:
– Имя и время.
Кленси достал толстый черный блокнот. Я хорошо помнил такие блокноты. Всегда лучше все записать, особенно время, даты, месторасположение. Если придется отвечать в суде, такой блокнот может оказаться единственным средством вашей защиты при тяжелом перекрестном допросе. Кленси записал, что я сказал, и ушел. Прошло два часа, и я знал, что проверка не должна занять так много времени. Они хотели, чтобы я созрел. Когда старший инспектор вернулся, вид у него был недовольный. Он сказал:
– Все сходится.
– Правильно. Я могу идти?
Кленси подвинул стул, повернул его и уселся на него по-ковбойски, положив руки на спинку для опоры: эдакая поза мачо.
Он сказал:
– Ты мог кого-нибудь нанять.
– Ты сам в это не веришь. И разумеется, не можешь это доказать. Иначе я бы уже сидел в камере и этого разговора бы не было.
Кленси потер щеку рукой, и я спросил:
– Как его убили?
– Каким-то длинным металлическим шестом, проломили череп. Насколько я знаю, у вас с ним была… перебранка.
Кленси произнес это слово с большой осторожностью, почти деликатно. Настоящее полицейское слово, передает серьезность и некоторый масштаб события. Не Для ежедневного пользования. Из тех слов, которые бережешь, лелеешь и произносишь в подходящий момент. Я повторил:
– Перебранка! Надо будет взглянуть, что это значит.
Я так и сделал, только позже. Словарь толковал значение как «бурный спор». Я откинулся на спинку стула и сказал:
– Он избил меня до полусмерти, да, да, клюшкой, но ведь ты это уже знаешь. Твои люди занимались расследованием, и знаете что, старший инспектор? Ничего из этого не вышло, ни черта.
Кленси улыбнулся, и я заметил на его зубах коронки. Безусловно, это пойдет ему на пользу при появлении перед прессой. Он представлял себе, как возвышался надо мной Тим Коффи. Я спросил:
– Ты в самом деле хочешь найти того, кто убил Коффи?
Улыбка осталась на месте, вот только яркости поубавилось. Он изрек:
– Вот за это ты мне нравишься, Джеки.
Я некоторое время пристально смотрел на Кленси, удивляясь, как это вышло, что мы такое долгое время были друзьями, и как далеки мы теперь от этого. Я сказал:
– Пикинеры.
Он громко расхохотался, грубым таким смехом, в котором проявилось все его паскудство, и проговорил:
– Пикинеры – это надо же. Они часть того, что молодежь называет «сельской легендой».
Но поза его изменилась, исчезла нарочитая беспечность, теперь он насторожился. Я сказал:
– Сельская легенда в полицейских ботинках.
Кленси вскочил со стула и рявкнул:
– Убирайся.
Я встал, и на мгновение показалось, что мы пожмем друг другу руки. Он распахнул дверь, и я вышел. Я стоял на ступеньках при входе в участок, и редкое в наших краях солнце светило мне в лицо. Слева ко мне приблизилась женщина. Энн Хендерсен. Прежде чем я успел вымолвить хоть слово, она плюнула мне в лицо, повернулась и ушла.
Я сидел в пабе «У Нестора» перед чашкой холодного кофе. Я рассказал Джеффу все, что со мной за это время случилось, и он ни разу не перебил меня. Он полировал стаканы, склонив голову набок Стекло сверкало. Время от времени я касался того места на левой щеке, куда попал плевок.
Джефф отставил стакан и сказал:
– Мы их достанем.
– Мы с тобой?
Он оглянулся. Часовой сидел, глядя в свою кружку. Джефф спросил:
– Ты кого-нибудь еще видел?
– Нет.
Было уже темно, когда я вернулся в гостиницу. Миссис Бейли спросила:
– У вас все в порядке?
– Да.
– Ну и славно.
Я поднялся в свой номер и умылся холодной водой. Не помогло. Плевок все еще жег кожу. Джефф пообещал узнать, как зовут лидера Пикинеров. Я поинтересовался:
– Каким образом?
Он пожал плечами:
– Трудно не значит невозможно.
18
На следующее утро я чувствовал себя «опустошенным от всего», как кто-то сказал.
Кроме воспоминаний о тебе.
Я достал книги Синга с полки, взял блокнот и ручку и попытался описать его на бумаге.
Он родился в Дублине в 1871 году. Отец, стряпчий, умер, когда Синг был еще совсем маленьким. Он учился в колледже Святой Троицы, потом отправился в Париж На него колоссальное влияние оказала встреча с У. Б. Йейтсом. Йейтс посоветовал ему посетить Эренские острова, изучить, как живут и работают ирландские крестьяне. В период с 1889 по 1902 год Синг ездил туда регулярно. В результате он написал в 1907 году книгу очерков «Эренские острова», где поведал о своем там пребывании. Затем он начал писать пьесы, первой была «В сумраке долины», вышедшая в 1903 году.
«Скачущие к морю» – 1904 год.
«Источник святых» – 1905 год.
Затем, разумеется, знаменитые бунты в аббатстве, когда появился «Удалой молодец, гордость Запада». После этой пьесы он прославился.
Синг стал директором аббатства и в 1909 году издал «Стихи и переводы». В 1897 году он заболел болезнью Ходжкина. Начал писать «Дейдре – дочь печалей», но так и не закончил.
Своим реализмом и смелым и бескомпромиссным изображением отдельных персонажей он нажил себе множество врагов. Вы можете сказать об ирландцах все что угодно, только не говорите этого прямо.
Я просмотрел свои записки, пытаясь понять, что убийца нашел в Синге такого, чтобы оставлять его книгу в качестве своей подписи. Я не мог разобраться. Мне понравилось, что сказал о Синге Йейтс:
Это определение – безжалостное сердце – задело глубокие струны в моей душе. Я знал это всю свою беспокойную жизнь.
