изобрели. – Что же могло случиться?
Она взглянула на мужа с нескрываемой тревогой, и по всему было видно, что ей недостает храбрости взломать сургучную печать. На конверте стоял адрес доктора Доусона. Послание адресовалось мисс Люси Грэхем, и отправлено оно было из деревни.
– Прочти лучше ты, дорогой, – сказала леди Одли. – Может быть, там нет ничего особенного – так, пустяки.
Телеграмма была от миссис Винсент, содержательницы частной школы: это к ней в свое время обратилась за рекомендациями леди Одли, поступая на службу в семью доктора Доусона. Миссис Винсент была опасно больна и умоляла бывшую ученицу приехать к ней.
– А ведь она, бедная, все хотела завещать мне свои сбережения, – сказала леди Люси Одли со скорбной улыбкой. – Она даже не знает, как с той поры изменилась моя судьба. Дорогой сэр Майкл, я должна съездить к ней.
– Разумеемся, должна, дорогая. Если она была добра к моей бедной девочке в пору ее невзгод, мы не бросим эту женщину в ее несчастье. Надевай шляпку, Люси: мы еще успеем на ближайший экспресс.
– Ты поедешь со мной?
– Конечно, душа моя! Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя одну?
– Нет, я была уверена, что мы поедем вместе.
– Эта женщина указала какой-нибудь адрес?
– Нет; но она всегда проживала в квартале Креснт-Виллас, что в Западном Бромптоне; не сомневаюсь, что она живет там по-прежнему.
Леди Одли поспешила к себе и едва успела надеть шляпку и накинуть шаль, как у парадного входа раздался шум подъехавшей кареты, и сэр Майкл, стоя у подножия лестницы, громким голосом попросил супругу поторопиться.
Как я уже упоминала, комнаты здесь шли одна через другую, оканчиваясь восьмиугольной прихожей, увешанной картинами, писанными маслом. Даже в спешке миледи не забыла об этой комнате и, остановившись у ее дверей, тщательно заперла комнату, а ключ положила себе в карман.
Запертая комната перекрывала всякий доступ в апартаменты миледи.
8
ПЕРЕД БУРЕЙ
Обед в Одли-Корт отложили, и представление мисс Алисии молодому красивому вдовцу, мистеру Джорджу Толбойзу, пришлось перенести на более поздний срок.
По правде говоря, интерес девушки к этому знакомству был несколько искусственным, нарочитым, жеманным. Но если таким образом она надеялась возбудить ревность в Роберте Одли, усилия ее были совершенно напрасными: молодой адвокат считал жизнь слишком глупой шуткой, чтобы ему, человеку рассудительному, воспринимать ее серьезно хотя бы минуту.
Его хорошенькая, похожая на цыганенка кузина могла влюбиться в него по уши, могла целый год по сто раз на день говорить о своих чувствах, но до Роберта Одли – я совершенно в этом уверена – так и не дошло бы, как много он для нее значит.
С другой стороны, влюбись он в нее сам, это новое чувство вывело бы его из обычного состояния не более, чем расстройство желудка, и до самой могилы он так бы и не понял, что, собственно, с ним произошло.
Напрасно все три дня, что двое молодых людей провели в Эссексе, бедная Алисия гарцевала по тропинкам между изгородей; напрасно красовалась в лихой кавалерийской шляпе с плюмажем; напрасны были ее частые, но, конечно же, совершенно случайные встречи с Робертом и его другом. Роберт Одли взирал на ее красоту таким ленивым взором, что лучше бы ей коротать время в прохладной гостиной Одли- Корт, чем гонять кобылу по всему поместью под жарким сентябрьским солнцем.
Вообще-то рыбная ловля – довольно скучное времяпровождение, и неудивительно, что на следующий день после отъезда леди Одли двое молодых людей, один из которых, пораженный сердечной раной, кротко переносил страдания, находя удовольствие во всем, что его окружало, а другой считал, что почти все удовольствия на этом свете суть оборотная сторона жизненных невзгод, – так вот, двое наших молодых героев начали томиться, полеживая в тени ив, свисавших над ручьями, прихотливо петлявшими вокруг деревушки Одли.
– Сейчас на Фигтри-Корт не бог весть как весело, – задумчиво промолвил Роберт, – но, полагаю, лучше, чем здесь. Там, во всяком случае, до ближайшей табачной лавки рукой подать.
Джордж Толбойз, приехавший в Эссекс лишь по настоянию друга, не стал возражать.
– Пожалуй, я бы с радостью вернулся в Лондон, – сказал он. – Мне пора ехать в Саутгемптон: я не видел моего маленького уже целый месяц.
Джордж всегда называл сына «мой маленький», и всегда он говорил о нем скорее с печалью, чем с надеждой. Мысли о мальчике приводили его в смятение: ему казалось, что тот никогда не полюбит его. Хуже того: какое-то неясное предчувствие говорило ему, что он не доживет до того времени, когда маленький Джорджи станет взрослым человеком.
– Я в общем-то не романтик, Боб, – заметил он, – и за всю свою жизнь не прочел ни единой стихотворной строки, которую не принял бы за пример многословия и пустозвонства, но после смерти жены меня не покидает чувство, что я подобен человеку, стоящему на длинном пологом берегу. Страшные скалы, вздымаясь надо мной, хмурятся у меня за спиной, между тем как прилив медленно, но верно подкатывает к моим ногам. С каждым днем он подкатывает ко мне все ближе и ближе, этот черный, безжалостный прилив; он не обрушивается на меня с оглушительным ревом, не швыряет на песок могучим рывком – нет, он крадется ко мне исподволь, вкрадчиво, по-воровски, готовый накрыть меня с головой именно тогда, когда я меньше всего думаю о смерти.
Роберт Одли взглянул на друга с безмолвным изумлением. Последовала долгая пауза. Наконец Роберт пришел в себя и печально промолвил:
– Джордж Толбойз, насколько я понял, ты чересчур плотно поужинал. Такое бывает, когда отведаешь на ночь холодной свинины, особенно если она недожарена. Право слово, тебе необходимо сменить обстановку. Тебе нужны живительные ветры Фигтри-Корт и успокаивающая атмосфера: ты накурился сигар хозяина нашей гостиницы, в них-то все и дело!
Как бы там ни было, полчаса спустя они встретили Алисию – она, как обычно, была верхом – и объявили ей о своем намерении покинуть Эссекс ранним утром следующего дня. Молодую леди весьма удивило и обескуражило их решение, и именно по этой причине она сделала вид, что ей все это в высшей степени безразлично.
– Быстро же тебе наскучило в Одли, Роберт, – беспечно сказала она, – и это понятно: никаких иных друзей, кроме родственников, проживающих в Одли-Корт, у тебя здесь нет, а вот в Лондоне… Там тебя окружает шумное и веселое общество, там…
– … там я покупаю хороший табак, – перебил кузину Роберт Одли. – У вас тут прекрасные места, но когда куришь высушенные капустные листья, Алисия…
– Одним словом, вы действительно решили уехать отсюда завтра утром?
– Бесповоротно, утренним экспрессом, что отходит в 10.50.
– Тогда леди Одли не будет представлена мистеру Толбойзу, а мистер Толбойз потеряет шанс увидеть самую красивую женщину Эссекса.
– В самом деле… – запинаясь, промолвил Джордж.
– У этой самой красивой женщины не будет ни малейшего шанса услышать хоть слово восхищения из уст моего друга Джорджа Толбойза, – сказал Роберт. – Сердцем он сейчас в Саутгемптоне, где живет его сын, маленький мальчик ростом по колено Джорджу. Мальчик называет его «большим джентльменом» и требует от него леденцов.
– Я собираюсь написать мачехе, отправлю ей письмо с вечерней почтой, – сказала Алисия. – Я получила от нее весточку, где, в частности, она просит дать ей знать, сколь долго вы пробудете в Одли, с тем, чтобы, вернувшись домой вовремя, не упустить возможности принять вас у себя.
С этими словами Алисия вынула письмо из кармана жакета для верховой езды.
– В постскриптуме она пишет:
