исчез из Эссекса, 7 сентября. По моим расчетам, к концу этого месяца я уже должен получить хоть какой- нибудь ответ на свое объявление. Сегодня 27 декабря; времени осталось совсем мало.
– А если вы не получите ответа?
– Это будет означать, что мои страхи небезосновательны, и тогда я начну действовать.
– И что же вы намерены предпринять?
– Ах, леди Одли, вы лишний раз напоминаете мне о том, какими ничтожными средствами я располагаю, приступая к этому делу. Моего друга могли убить здесь, на постоялом дворе, и закопать под этим полом – вот под этим самым, на котором я сейчас стою; и я, прожив здесь целый год, могу уехать ни с чем, так ничего и, не узнав, словно никогда не переступал порога этого дома. Много ли мы знаем о тайнах, витающих в домах, которые мы посещаем? Грязные дела совершаются под самым гостеприимным кровом, а самые страшные преступления – среди такого благолепия, что не найти ни единого пятнышка, ни единой царапины, которые поведали бы о том, что здесь произошло на самом деле. Я не верю в магию и в кровавые пятна, которые якобы не может стереть никакое время. Но я верю в то, что мы можем дышать воздухом тех мест, где было совершено преступление, и спазмы не стиснут нам горло, ибо нас хранит спасительное незнание. Я верю в то, что мы можем, глядя на улыбчивое лицо убийцы, восхищаться покоем, что исходит от его красоты.
– С каким вкусом вы рассуждаете о подобных мерзостях! – с язвительной усмешкой заметила леди Одли. – Честное слово, вам следовало стать полицейским детективом.
– Я и сам иногда думаю, что из меня вышел бы неплохой сыщик.
– Почему?
– Потому что у меня есть выдержка и терпение.
– Однако вернемся к Джорджу Толбойзу. Допустим, вы не получили ответа на свои объявления, допустим, вы сочли, что его нет в живых. Что дальше?
– Дальше? Я внимательно осмотрю все вещи, что остались после него у меня в квартире.
– Понятно! – засмеялась леди Одли. – Пальто, жилетки, стоптанные башмаки, пенковые трубки и тому подобное.
– Нет, миледи, – письма, письма от его друзей, от старых школьных товарищей, от его отца и сослуживцев.
– Вот как?
– Да; а также письма от его жены.
Несколько минут миледи молчала, задумчиво глядя на огонь, трепетавший в камине.
– А вы когда-нибудь видели письма покойной миссис Толбойз? – наконец спросила она.
– Нет. Боюсь, это обычные женские каракули, проку от которых будет мало. Иное дело – вы: не многие обладают столь прелестным и необычным почерком.
– Вы что же, знаете мой почерк?
– Знаю, и очень хорошо.
Миледи взяла свою муфту, которую в начале разговора положила на спинку кресла, и встала, собираясь уходить.
– Вы отклонили мои извинения, мистер Одли, – сказала она, – но, надеюсь, вы не сомневаетесь в искренности моих чувств.
– Нисколько не сомневаюсь, миледи.
– Тогда до свиданья, и, пожалуйста, не задерживайтесь тут надолго, если не хотите вернуться на Фигтри-Корт, заполучив простуду и прострел в поясницу.
– В Лондон я возвращаюсь завтра утром, завтра же и займусь письмами Джорджа.
– Счастливого пути. И еще раз до свиданья.
Женщина протянула ему руку для поцелуя. Роберт вдруг заметил, какими крохотными кажутся эти пальчики на его ладони, и подумал, что, если бы жестокость продиктовала ему сейчас свою злую волю, он мог бы сломать их – легко, походя, как бы ненароком.
Он проводил миледи до кареты. Карета тронулась с места, но отправилась она не по направлению к Одли-Корт, а в сторону Брентвуда, что располагался в шести милях от холма Маунт-Станнинг.
Часа через полтора Роберт вышел на порог дома и, закурив сигару, взглянул на окрестные поля, побелевшие от нескончаемого снегопада. Вдруг, к немалому своему изумлению, он заметил знакомую одноконную карету. Она приближалась к постоялому двору, на этот раз – пустая.
– Разве вы не отвезли миледи в Одли-Корт? – спросил он кучера, когда тот, остановившись у ворот, потребовал у хозяев кружку горячего эля, сдобренного специями.
– Я только что из Брентвуда, с железнодорожной станции, – ответил кучер. – Миледи уедала поездом, что отходит в 12.40.
– Уехала? В Лондон?
– В Лондон, сэр.
– Час от часу не легче! – промолвил Роберт, возвращаясь к себе. – Значит, и мне нужно отправляться, следующим же поездом. Кажется, я знаю, где искать миледи.
Он запаковал чемодан, заплатил по счету – Фиби Маркс составила его со всей скрупулезностью, на какую была способна, – привязал собачонок на одну цепь, застегнув ее раздвоенный конец на кожаных ошейниках, и, взяв экипаж здесь же, на постоялом дворе, двинулся в Брентвуд. Он поспел на трехчасовой экспресс, занял место в углу пустого вагона первого класса, с удовольствием развалился в огромном кресле и закурил, отмахнувшись от сделанных ему замечаний.
– Пусть железнодорожная компания устанавливает столько правил, сколько ей нравится, – пробормотал он, – но я буду дымить манильской сигарой до тех пор, пока у меня в кармане есть лишние полкроны, чтобы заплатить проводнику!
19
ОШИБКА СЛЕСАРЯ
Роберт Одли сошел на платформе в Шордитче ровно в четыре часа пять минут пополудни. Проводник выгрузил его чемоданы и вывел собак из вагона. Он хотел заказать кеб, но внезапно Роберта Одли осенила идея, и он, попросив проводника постеречь имущество, отправился на другой конец вокзала.
Рядом ударили в колокол: вот-вот должен был отойти поезд на Колчестер. Пассажиры, торопясь, занимали свои места.
Роберт направился к поезду, и в этот момент на него едва не налетела какая-то женщина, только что прибывшая на вокзал – в страшной спешке и возбуждении.
– Пожалуйста, извините… – промолвила она, и тут же, подняв глаза, воскликнула: – Роберт! Вы уже в Лондоне?
– Да, леди Одли. Вы были совершенно правы: Маунт-Станнинг действительно ужасное место, и…
– … и вам там наскучило. Я знала, что этим кончится. А теперь, будьте добры, откройте мне дверь вагона: поезд отправляется через две минуты.
Роберт Одли с удивлением взглянул на нее.
«Какая она была робкая всего четыре часа назад, – подумал он. – И как решительна и уверена в себе сейчас! Что изменилось? Что все это значит?»
Он открыл ей дверь, помог устроиться, обернув полы меховой шубки вокруг ее колен и укутав огромной бархатной накидкой, в которой почти утонула ее изящная фигурка.
– Спасибо, вы очень добры, – сказала леди Одли. – Вы, должно быть, сочтете меня в высшей степени взбалмошной, оттого что я прибыла в Лондон в такую пору, не известив об этом своего дорогого супруга. Я приехала, чтобы уладить дела с модисткой: она предъявила мне такой огромный счет, что даже сэр Майкл, терпимый ко всем моим чудачествам, на этот раз возмутился бы, а я не хочу, чтобы он страдал из-за меня – пусть даже в мыслях!
– Не дай вам Бог допустить такое, леди Одли, – с волнением промолвил Роберт.
– Была бы на то ваша воля, – с вызовом отпарировала миледи, – а Бог, разумеется, не допустит.
Раздался второй удар колокола. Поезд тронулся. Последнее, что увидел Роберт в окне уходящего вагона, была яркая, вызывающая улыбка леди Одли.
«Что все это значит? – снова подумал Роберт. – Может, она просто сбила меня с толку своими
