повидавшись с вами.
– Вот как! А вы разве знаете, кто я такой?
– Нет, сэр, но…
Она не закончила фразу: мальчик снова перебил ее.
– Посмотрите-ка, что у меня есть, – сказал он Роберту, вытаскивая из-за пазухи золотые часы. – Мне их подарила красивая леди. Их долго не было дома: их чистили. Дедушка говорит, что часовщик очень ленив и чистит медленно, и что когда нужно будет платить налоги, он, дедушка то есть, снова отдаст их почистить. Всякий раз, когда дедушка говорит про налоги, он говорит, что часы нужно будет снова отдать почистить. А еще он повторяет, что, если он их потеряет, красивая леди непременно подарит мне новые. Ты знаешь красивую леди?
– Нет, Джорджи. Расскажи мне о ней все, что знаешь.
Миссис Плаусон снова спустила мальчика на пол и, вынув из кармана платок, начала усердно вытирать им нос Джорджи.
– С мальчиком все в порядке, сударыня, – сказал Роберт. – Пожалуйста, будьте добры, оставьте нас одних на пять минут. А ну-ка, малыш, полезай ко мне на колени!
Мальчик с радостью воспользовался приглашением.
– Я расскажу тебе о красивой леди, потому что ты мне нравишься. Дедушка сказал мне, чтобы я про нее никому не рассказывал, но тебе я расскажу потому, что ты мне нравишься, и потому, что ты хочешь отвести меня в школу. Красивая леди пришла сюда однажды вечером. Это было давным-давно, когда я был совсем- совсем маленький. Так вот, она пришла сюда вечером, когда я уже лег спать, и она вошла ко мне в комнату, и села около моей кроватки, и стала плакать, и… Ну что вы все гримасничаете, миссис Плаусон? Мне хочется поговорить с дяденькой, – сказал мальчик, обращаясь к женщине, стоявшей за спиной Роберта Одли.
Миссис Плаусон невнятно пробормотала что-что насчет того, что Джорджи, должно быть, изрядно утомил гостя.
– Когда утомит, я сам скажу вам об этом, сударыня, – резким тоном промолвил Роберт. – А пока убедительно вас прошу: не затыкайте мальчишке рот, иначе я подумаю, что вы с мистером Молдоном составили какой-то заговор и боитесь, что ребенок сболтнет лишнее.
Бедная женщина побледнела, как смерть. Губы ее мгновенно пересохли, и, прежде чем промолвить хоть слово, она вынуждена была облизнуть их.
Мальчик, заметив, что происходит, вступился за нее.
– Не обижай миссис Плаусон. Миссис Плаусон хорошая. Миссис Плаусон меня любит. Миссис Плаусон – Матильдина мама. Ты не знаешь Матильду. Матильда всегда плакала; она болела, она…
Монолог мальчика прервало внезапное появление мистера Молдона. Он стоял на пороге гостиной, вытаращив на Роберта Одли испуганные пьяные глаза. Девочка-служанка – она все еще не могла отдышаться после беготни – выглядывала у него из-за спины.
– И вы еще называете себя разумной женщиной! – воскликнул отставной лейтенант, обращаясь к миссис Плаусон. – Почему вы не увели отсюда ребенка? Почему не отмыли ему рожицу? Вы что, хотите меня с ума свести? Вы этого хотите? А ну марш отсюда! Мистер Одли, весьма рад приветствовать вас в своем убогом жилище, – обратился он к Роберту с пьяной галантностью. С этими словами он рухнул в кресло и, повернувшись к незваному гостю, попытался сосредоточить на нем блуждающий взгляд.
«Сколько бы секретов ни было у него за душой, – снова подумал Роберт, когда миссис Плаусон, взяв Джорджа Толбойза-младшего за руку, вывела его из комнаты, – эта женщина не знает ничего. Какова бы ни была тайна, с каждым разом она становится все глубже, все темнее; но напрасно я пытаюсь повернуть вспять или сделать короткий привал на избранном пути, ибо всемогущая длань указывает мне туда, где могила, пока что мне неведомая, хранит останки моего дорогого друга!»
22
ОПЕКУН
– Я собираюсь забрать вашего внука с собой, мистер Молдон, – твердо сказал Роберт, когда миссис Плаусон покинула гостиную, держа за руку юного питомца.
– Да-да, – отозвался старый пьяница, едва ворочая мозгами и языком. – Забираете мальчика у старого бедного дедушки. Я всегда был уверен: рано или поздно все равно так и случится.
– Вы всегда были уверены, что я заберу у вас мальчика? – спросил Роберт, пристально взглянув на отставного лейтенанта. – Откуда такая уверенность, хотелось бы знать?
– Откуда? Да все оттуда же, – туманно пояснил пьяница.
Молодой адвокат сурово нахмурился.
– Потому что я думал, что либо вы, либо его отец – но кто-то из вас непременно заберет его у меня, – боязливо ответил отставной лейтенант, не выказывая особой фантазии.
– Однако в прошлый раз, мистер Молдон, вы сообщили мне, что Джордж Толбойз отправился в Австралию. Как же тогда он может забрать у вас сына?
– Да-да, конечно… Но… кто его знает? Он ведь такой неугомонный… Вечно не сидит на месте… Он вполне может вернуться.
Он трижды повторил последнюю фразу. Его грязные, перепачканные табаком пальцы мелко задрожали.
– Мистер Молдон, – медленно проговорил Роберт Одли, чеканя каждый слог, – Джордж Толбойз никогда не уезжал в Австралию. Более того, он никогда не приезжал в Саутгемптон. То, что вы сообщили мне 8 сентября, – ложь, продиктованная вам в телеграфной депеше, полученной незадолго до моего визита.
Старик выронил глиняную трубку и жалобно взглянул на Роберта.
– Эту ложь вам продиктовали. 7 сентября Джорджа Толбойза у вас не было. Вы были уверены, что сожгли депешу, однако сгорела только ее часть. То, что уцелело, сейчас находится у меня.
При этих словах отставной лейтенант мгновенно протрезвел.
– Что я наделал! – воскликнул он, беспомощно разводя руки. – Господи, что я наделал!
– 7 сентября в два часа дня Джорджа Толбойза, живого и здорового, видели в поместье Одли-Корт в Эссексе.
Старик сидел, не шелохнувшись: ужас сковал его по рукам и ногам.
– 7 сентября в два часа дня, – повторил Роберт Одли, – моего друга, живого и здорового, видели в вышеупомянутом поместье. Но с того дня и часа, я выяснил это, его уже не видел никто. Я опросил всех, кого мог. Увы, никаких надежд. Теперь я знаю: Джордж Толбойз мертв.
– Нет! Нет! Нет! Нет! – внезапно завопил старик. – Ради бога, не говорите таких вещей! Все, что угодно, только не это. Его могли похитить, ему могли дать отступные, чтобы он ушел с чьей-нибудь дороги, но только не это. Он жив! Жив! Жив!
– Я уверен, – неумолимо повторил Роберт Одли, – мой друг не покидал Эссекса. Я уверен: 7 сентября он ушел из жизни.
– Нет! Нет! Ради бога! Вы сами не знаете, что говорите!
– Не беспокойтесь: я отдаю себе отчет в каждом сказанном слове.
– Ах, что же мне делать? Что делать? – запричитал старик, чуть не плача.
Но затем, с трудом приподнявшись и выпрямившись во весь рост, он вдруг не без достоинства – и это было что-то новое в его поведении – сказал:
– Вы не имеете права приходить сюда и вгонять в страх человека, который выпил рюмку и потому не в себе. Не имеете вы на это права, мистер Одли. Полицейский, когда арестовывает вора или, хуже того, убийцу, честно предупреждает – обязан предупредить арестованного о том, что тот не должен утверждать ничего, что можно было бы использовать против него. Закон, сэр, милосерден к подозреваемому. Вы же, сэр, выбрав как раз такое время – такое время, сэр, когда я, против обыкновения, выпил, меж тем как я утверждаю, а люди могут подтвердить, что я по большей части бываю трезв, – так вот, выбрав столь неудобное для меня время, вы являетесь в мой дом – в мой дом, сэр! – и запугиваете меня, на что вы, сэр, не имеете права, никакого права, сэр, так что…
Спазмы сжали горло мистера Молдона, он рухнул в кресло и горько зарыдал.
Нищая, жалкая гостиница, нищий, жалкий старик, сотрясаемый рыданиями… Роберт Одли взглянул на отставного лейтенанта с нескрываемым сочувствием.
«Предвидь я такое заранее, – подумал он, – я бы пощадил старика».
