дядюшке редко находила выражение в словах: она была похожа на могучее течение, о котором трудно судить, потому что от людских глаз его скрывает столь же могучая толща льда.
«Что станет с поместьем, если дядюшка умрет? – думал Роберт, приближаясь к усадьбе. – Поселятся ли здесь другие люди, соберутся ли они под низкими дубовыми потолками старинного дома?»
Одно-единственное окно светилось в наступившей мгле, – окно дядюшкиной комнаты.
Слуга, открывший дверь на стук Роберта, поднес фонарь к лицу нежданного гостя.
– Ах, это вы, сэр, – узнал он Роберта. – Теперь сэр Майкл непременно воспрянет духом.
Он проводил Роберта в библиотеку.
Дрова весело трещали в камине. Багровые отблески пламени трепетали на резных панелях. В углу пустовало кресло хозяина дома.
– Может, поужинаете, прежде чем подняться наверх, сэр? – спросил слуга. – Я могу принести сюда.
– В рот ничего не возьму, пока не увижу дядюшку.
– Как угодно, сэр.
Слуга повел Роберта в ту самую восьмиугольную комнату, где пять месяцев назад Джордж Толбойз, застыв, как изваяние, остекленевшим взором глядел на портрет миледи. Картина была закончена и висела на почетном месте напротив окна, подавляя бьющим в глаза многоцветием всех этих Клодов, Пуссенов и Воуверманов. Когда Роберт, проходя мимо, взглянул на сие творение современного художника, ему показалось, что миледи ему лукаво подмигнула.
Пройдя через будуар и гардеробную миледи, Роберт замер на пороге комнаты сэра Майкла.
Дядюшка спал. Рядом с ним сидели Алисия и миледи. Боясь разбудить сэра Майкла, Роберт встал в дверях, не решаясь войти.
– Мистер Одли! – приглушенным дрожащим голосом воскликнула Люси Одли.
– Тс! – прошептала Алисия. – Разбудите папочку. Хорошо, что ты приехал, Роберт, – прибавила она и указала на пустое кресло рядом с постелью больного.
Молодой человек сел в ногах кровати и посмотрел на спящего долгим суровым взором, затем взглянул на миледи, и взгляд его стал еще более долгим и еще более суровым. Леди Одли медленно покраснела.
– Он очень болен? – шепотом спросил Роберт.
– Нет, – ответила миледи, не отводя глаз от супруга, – но состояние тревожное, очень тревожное.
«Я все-таки заставлю ее взглянуть на меня, – подумал Роберт. – Мы встретимся глазами, и я прочту все, что творится в ее душе, прочту так, как читал прежде. Пусть знает: со мной уловки бесполезны».
Прошло несколько минут.
– Нисколько не сомневаюсь в том, – чуть слышно промолвил Роберт, – что вам, миледи, сейчас действительно тревожно. Вы прекрасно понимаете: ваше счастье, ваше процветание, ваша безопасность – все это зависит от того, будет сэр Майкл жить или нет.
– Я все понимаю, – хладнокровно отозвалась миледи. – И потому всякий удар мне – это удар ему.
И она, указав на спящего, улыбнулась Роберту той вызывающей, роковой улыбкой, которую так верно изобразил художник на ее портрете.
Роберт, не выдержав ее взгляда, опустил глаза. Мало того: он прикрыл лицо рукой, чтобы она не поняла, наблюдает ли он за ней по-прежнему и что у него сейчас на уме.
Прошло около часа. Внезапно сэр Майкл проснулся.
– Молодец, что приехал, Боб, – радостно проговорил он. – Я, пока болел, вспоминал о тебе не однажды. Право слово, вы с Люси должны стать добрыми друзьями. Тебе надо привыкнуть к тому, что она твоя тетушка, хотя, признаться, она слишком молода и хороша собой, чтобы носить подобное звание, и… и… ну, словом, ты понимаешь?
– Понимаю, дядюшка. Даю вам честное слово, чары миледи на меня нисколько не действуют. Ей это известно так же хорошо, как и мне.
– Фи, Роберт. – Миледи состроила милую гримаску. – Вы все воспринимаете чересчур серьезно. Если я и подумала о том, что вы слишком взрослый, чтобы считаться моим племянником, то только из боязни, что глупые сплетни окружающих…
Она не закончила фразу. В комнату вошел доктор, мистер Доусон.
Он пощупал пульс пациента, задал два-три вопроса, объявил, что баронет идет на поправку, обменялся несколькими малозначащими фразами с Алисией и леди Одли и уже направился к выходу, но Роберт, поднявшись из кресла, вызвался его проводить.
– Я посвечу вам на лестнице, – сказал он.
– Ну что вы, право, не стоит беспокоиться, – мягко запротестовал доктор, но Роберт настоял на своем, и они вместе вышли из комнаты.
Войдя в восьмиугольную комнату, молодой адвокат плотно закрыл за собой дверь.
– Будьте добры, закройте, пожалуйста, дверь на лестницу, – попросил он доктора. – Мне хотелось бы переговорить с вами сугубо конфиденциально.
– Рад услужить вам, – отозвался доктор, сделав то, о чем просил Роберт, – однако, если речь пойдет о здоровье вашего дядюшки, смею заверить, оснований для беспокойства нет. Случись что-нибудь серьезное, я бы немедленно телеграфировал семейному доктору сэра Майкла.
– Безусловно, вы сделали бы все, что велит вам долг, – в этом нет сомнения. Но речь пойдет не о дядюшке. Я хотел бы задать вам несколько вопросов, касающихся другого человека.
– Пожалуйста.
– Я хочу спросить вас о женщине, проживавшей в вашей семье в качестве мисс Люси Грэхем. О леди Одли.
Мистер Доусон с удивлением взглянул на молодого адвоката.
– Извините, мистер Одли, – сказал он, – но вы вряд ли можете ожидать от меня ответа на вопросы, касающиеся супруги вашего дядюшки, пока я не получу на то разрешение самого сэра Майкла. Не понимаю, какие мотивы побудили вас обратиться именно ко мне. Веских причин я тут не усматриваю.
Он сурово взглянул на Роберта Одли, как бы желая сказать: «Вы по уши влюбились в собственную тетушку и хотите, чтобы я был посредником в ваших амурных делах. Ничего не выйдет, сэр. Эта роль не для меня».
– Я всегда уважал леди, когда она звалась мисс Грэхем, сэр, – сказал он вслух, – и теперь, когда она стала леди Одли, я уважаю ее вдвойне, но не потому, что изменилось ее положение, а потому, что она стала супругой одного из самых благородных людей в мире.
– Вы не сможете уважать моего дядюшку и его честь более, чем я, – сказал Роберт. – В том, о чем я хочу вас спросить, нет никаких недостойных мотивов. Вы должны ответить на мои вопросы.
– Должен? – удивился мистер Доусон.
– Именно должны, если считаете себя другом сэра Майкла. Женщину, ставшую ныне его женой, он впервые встретил в вашем доме. Рассказав ему, что она сирота, девушка, как я теперь понимаю, снискала и его жалость, и его восхищение. Она сказала, что на белом свете у нее не осталось никого, ни друзей, ни родственников, – не так ли? Вот все, что я знаю о ее прошлой жизни.
– Зачем вам знать что-то еще? – спросил доктор.
– На то есть причина, – страшная причина, сэр. Несколько месяцев подряд меня мучили подозрения, совершенно отравившие мне жизнь. Я пытался убедить себя в том, что ошибаюсь, но никакие увертки, никакие отговорки мне не помогли. Чем дальше, тем сильнее я уверяюсь в своей правоте. Женщина, носящая фамилию сэра Майкла, недостойна быть его женой. Так я считаю. Может быть, я ошибаюсь. Если это так, то роковая цепь косвенных улик еще никогда не опутывала невинного человека так тесно, как на этот раз. И потому я хочу либо опровергнуть свои подозрения, либо подтвердить их. Сделать это можно единственным способом: проследить жизнь супруги моего дядюшки в течение последних шести лет. Сегодня 24 февраля 1859 года. Я хочу в мельчайших подробностях знать все, что случилось с этой женщиной между нынешним днем и февралем 1853 года.
– Значит, вы утверждаете, что руководствуетесь вполне достойной целью?
– Да, сэр, я хочу отвести от этой женщины ужасные подозрения.
– Которые существуют только в вашем мозгу?
– Нет, сэр. Есть человек, который их разделяет.
– Кто это?
