— Вы имеете в виду, что она начала плакать именно в тот момент, когда в комнате появился кто-то еще?
— Да, тогда в первый раз она издала рыдающий звук. Мне думается, что, может быть, она плакала и раньше, но я не заметил.
Когда Джавьер получал ответ, он любил старательно записать его, позволяя словам говорить самим за себя. Этот ответ был одним из тех, которые он записал.
— Разрешите поинтересоваться у вас насчет того спорного вопроса с заигрыванием, хотя я и не очень уверен, что это имеет отношение к делу…
Генри сказал:
— Ваша честь, я протестую против этого постороннего замечания. Я объясню, каким образом данный вопрос относится к делу, когда придет время для заключительного слова.
— А теперь я протестую против выражения «постороннее замечание». Ваша честь…
— Прошу вас обоих воздержаться от посторонних замечаний и продолжить работу.
Окна с западной стороны зала снова накалились, и Уотлин начал раздражаться.
Резюмируя установление утверждаемого им факта, Джавьер спросил:
— В любом случае какого-то флирта между вами никогда не было?
— Нет, сэр. Не было.
— А почему не было?
— Почему?
В поисках ответа Дэвид обвел взглядом зал и увидел Викторию.
— Я женатый человек и не флиртую с другими женщинами.
Я ожидал от него лучшего ответа.
— А если бы вы флиртовали с другими женщинами, тогда вы стали бы заигрывать с Менди Джексон?
— Про… — начал Генри, и Джавьер сказал:
— Я перефразирую вопрос. Не находите ли вы, что Менди Джексон привлекательная женщина?
Дина оказалась права: Дэвид был никудышным лжецом. Он абсолютно не умел этого делать.
— Я не знаю. Я никогда об этом не думал, — сказал он.
— Хорошо, подумайте над этим сейчас. Она привлекательна?
Генри почел своим долгом прийти Дэвиду на выручку.
— Ваша честь, то, что он мог думать насчет ее привлекательности, к делу не относится. Если он не думал над этим прежде…
— Пожалуй, я соглашусь с вами. Протест поддержан.
Тон Джавьера был по-прежнему вежливым:
— Вы хотите сказать, что никогда не воспринимали ее как женщину? Для вас она была просто уборщицей?
Среди присяжных не было чернокожих, но американцы мексиканского происхождения там, естественно, были. Все мы с интересом ждали ответа Дэвида. Я медленно повернул голову и увидел в конце зала Линду, пристально и с абсолютно непроницаемым лицом смотревшую на него. Не было ли это одной из причин, по которым она сочувствовала Менди Джексон?
— Нет, я не имел в виду этого, — отчетливо проговорил Дэвид.
— Тогда, следовательно, вы все же думали о ней как о женщине. Когда она входила в ваш кабинет или выходила из него, не было ли у вас мысли типа: «Какая симпатичная женщина!»?
Дэвид опустил глаза и посмотрел на свои руки. Он не отваживался взглянуть на Викторию, на присяжных или на кого-то еще.
— Возможно, — пробормотал он.
— Возможно? Вы хотите сказать, что думали о многих женщинах, поэтому, вполне возможно, думали и о ней?
— Протест!
Многие обвинители на его месте сняли бы свой вопрос, но Джавьер вежливо дождался решения Уоддла с протестом и, казалось, немного удивился, когда он был поддержан.
— Прошу прощения, ваша честь, я попытаюсь сформулировать это получше. Дэвид, считали вы Менди Джексон красивой?
Протест Генри был отклонен.
— Да, — проговорил Дэвид.
— Сексуальной?
— Этого я не знаю.
— Думали вы когда-нибудь над тем, чтобы вступить с нею в любовные отношения?
Дэвид, вспыхнув, поднял голову.
— Нет! — резко сказал он.
Это был совершенно машинальный ответ.
— Нет? — переспросил Джавьер. В голосе его прозвучал легкий оттенок упрека. — Вы не переходили от одной мысли к другой: от вида привлекательной женщины к мысли о том, что было бы неплохо переспать с нею?
Дэвид не был настолько скор.
— Не… — он немного запнулся. — Не так автоматически, — выговорил он наконец и опять опустил глаза.
Джавьер издал возглас не то удивления, не то сомнения, но слишком слабый, чтобы это можно было опротестовать. Мне было знакомо выражение, появившееся на его лице. Оно возникало, когда Джавьер экзаменовал свою собственную совесть, решая, отличался ли он сам от других.
— Я передаю свидетеля.
Генри начал с абсолютно недопустимого вопроса:
— Дэвид. — Он подождал, пока тот поднимет глаза. — Тебе предлагалось согласованное признание по твоему делу? Не так ли?
Генри подождал, пока протест по поводу неуместности вопроса будет поддержан, затем вернулся к той же теме. В этом заключалось одно из преимуществ защитника. Обвинитель должен беспокоиться о том, чтобы не допустить ошибки, которая впоследствии может стать поводом для обжалования, а защитник волен спрашивать все, что взбредет ему в голову. Его не тревожит, что дело будет пересмотрено в апелляционном суде. Это как раз и является одной из его целей.
— Почему ты не принял их предложения, Дэвид?
Протест был снова поддержан, но Генри выразительно кивнул своему клиенту, и Дэвид сказал:
— Я не пожелал признать себя виновным, потому что я действительно не виноват. Не важно, что они мне предлагали, я все равно не сказал бы, что я это сделал.
Этот ответ прозвучал как самый искренний за весь день, но Генри наверняка понимал, что судья Уоддл позволит Джавьеру вернуться к данной теме во время повторного допроса, потому что сам Генри и открыл ее. Джавьер спросил Дэвида:
— По согласованному признанию вам предлагалось тюремное заключение, не так ли?
— Да.
Допрос обвиняемого постепенно сходил на нет, и количество вопросов уменьшалось с каждым кругом. Когда Джавьер передавал свидетеля в последний раз, тон его говорил о том, что в дальнейшем опросе никакого смысла уже не было. Последними словами был повторный отказ Дэвида признать свою вину — по- прежнему горячий, но теперь с оттенком усталости.
Защита объявила об окончании своего выступления.
Репортеры приняли позы спринтеров. Один из них стоял у задней двери и, как только Уотлин повернулся к присяжным и сказал: «Теперь я намерен отпустить вас», — оказался уже за дверью. Он работал на телевидении, было почти пять часов, и его оператор уже ждал его на тротуаре напротив здания суда. Репортеру предстояло еще записать вступление.
После ухода присяжных Уотлин обратился к адвокатам:
— Давайте поговорим по поводу обвинения. — И наклоном головы указал на боковую дверь, которая
