обращай винимания.
— Ну, артефакт так артефакт, — мудреному слову почему-то искренне обрадовался Михалыч, — пусть так и называется, а остальные пусть внимания не обращают, правильно доктор сказал как отрезал.
Так и получилось, что странный объект получил название «артефакт» с легкой руки лысого доктора, который про это не знал ни сном ни духом, а потому спал спокойно. Наша же троица просто извелась от мысли, что кто-то пронюхает про их гешефт.
Еще несколько недель все шло спокойно. Прибыли стойко росли, вселяя безнадежно утерянную «уверенность в завтрашнем дне», которой так гордились, казалось, совсем недавно. В одну из смен за очередной вскрытой переборкой неожиданно обнаружили странные приборы. Бичо первым засунул голову в широкое отверстие, которое появилось после того, как они вырезали лист нужного размера, и охнул в голос:
— Я такоэ толко в музэе видэл. Мамой клянусь, это командный пункт, точно говорю. — Он отстранился и позволил своему молодому приятелю полюбоваться невиданной картиной.
В большом зале, где терялся свет фонаря, плотно стояли машины разных видов и размеров. На панелях искрились странные приборы и блеск этот не скрывала пыль, лежащая всюду. Непривычное, сероватого цвета покрытие немного пружинило под ногами. Ничего подобного они еще не видели, это уж точно.
— Дорогой, бэги за Михалычем. А я здэсь подожду. — Кавказец присел на корточки и прислонился к переборке в том месте, где была голая панель. Тихо шипел воздух, едва слышно работал компрессор, который они установили так, чтобы снаружи не было видно. Над лазом соорудили неказистый сарайчик и даже повесили старую табличку «Наладчик». Конспирацию соблюдали полную, даже семьям говорили, что нанялись в артель разбирать списанное шахтное оборудование, а точнее, то, что от него осталось.
Микросхемы, которые они извлекли из ближайшего прибора, после несильного, почти что ласкового удара киркой, поразительно отличались от всего когда-либо ими виденного. Прозрачный как стекло, но на удивление очень прочный материал включал тончайшие ниточки сероватого металла, которые шли от одного миниатюрного блока к другому. Понятно было — это что-то чрезвычайно сложное, а стало быть, и ценное.
Дальнейшую судьбу находки обсуждали долго, почти час. Даже работу прекратили, чего ранее никогда не было. Нести микросхемы в таком виде было рискованно, да и куда… Сидели бы долго, если бы Михалыч не рассказал, что возил куда-то списанную технику, когда был еще салагой в армии, потому что в пайке использовались драгоценные металлы. Новый поворот мысли вызвал к жизни и новые идеи. Бичо вспомнил, что у него есть соотечественник, который работает зубным техником и, стало быть, разбирается в драгоценных металлах. Такой вариант был признан разумным и многообещающим.
К упомянутому зубному технику заявились на следующий день, где уж тут утерпеть. Говорил он почти без акцента, представился Манучаром и произвел на Михалыча в целом положительное впечатление. Рассуждать о происхождении микросхем не стал, относительно предложенной доли не спорил. Молчаливо осмотрел принесенное, закрепил в тисках и попытался извлечь металл. Однако ничего из этого не вышло. Он достал из шкафа несколько бутылей с кислотами, потом передумал, спрятал.
Договорились, что оставят все принесенное, а через три дня придут с очередной партией. Пока же сосредоточились на поставках металла. Ко времени следующего визита их ждала более чем приятная новость. Ману-чару удалось извлечь из микросхем несколько граммов металла, как оказалось, платины.
— Эх, жаль, что не золото, — от огорчения перейдя на русский язык, прокомментировал Васек.
— Ты, родной, слюшай, а не говори. Платина дороже.
И пока разговор между соотечественниками продолжался на родном языке, Васек изумленно рассматривал челюсти на столе да чудные снимки, которые висели на нитке, прикрепленные обычными бельевыми прищепками — и как это в голове помещаются такие здоровенные челюсти с зубами?
Приятели оставили у Манучара большую сумку микросхем и отправились восвояси. Люди, которые могли купить драгоценный металл, хотели договориться об объемах и цене, а это дело серьезное, но и опасное.
Теперь работа пошла еще веселее. Деньги были немалые, по местным меркам просто шальные. Троица стала разительно отличаться от окружающего обездоленного населения. Как водится, «таинственный доброжелатель» накропал кляузу в милицию, в результате появилось уголовное дело, которое, ввиду отсутствия состава преступления и благодарности «за чуткость» в вечнозеленой валюте, вскоре было закрыто.
Приятели после этого инцидента поумнели. Доходы свои напоказ не выставляли. Тихо и аккуратно сделали ремонты, благо жили под одной крышей, обзавелись аппаратурой — давней мечтой Бичо. Теперь из открытых окон капитально отремонтированного барака звучала современная музыка, а иногда и традиционное грузинское многоголосие, напоминавшее о старых советских партийно-художественных концертах.
Когда зашел разговор о нехватке рабочих рук, к делу привлекли, правда, на самые легкие работы, старшего сына Михалыча, парень он крепкий, скромный, да и что, собственно, ему до призыва в армию делать? К тому времени все они официально числились слесарями частного предприятия по изготовлению бронированных дверей, окон и так далее. Работа кипела как никогда. Металл уходил быстрее, чем они могли добывать. Разборка электронного оборудования тоже отнимала много времени и сил, но приносила колоссальные доходы. Чистота металла была, как оказалось, невероятная. Кроме того, в каких-то хитрых блоках Манучар нашел кристаллы, которые по собственной инициативе отнес к знакомому ювелиру. Это новое направление деятельности оказалось просто феерически прибыльным.
— Тэпэр ми нэ просто нарушители, а прэступная группа, — как-то раз довольно странно пошутил Бичо, заставив друзей серьезно задуматься.
Ранней осенью, когда по утрам отчетливо чувствуется приближение холодов и странно щемит сердце по ушедшему лету, они вновь собрались в сарае, теперь обложенном кирпичом с новой крышей и старенькой мебелью. Сидели за столом, на вполне приличных стульях — бывшей еще недавно собственности Бичо. Пили «Smirnoff», несколько бутылок которой доходили до кондиции в испарителе вполне сносного, правда, небольшого холодильника, тихо дребезжащего в углу — бывшей собственности Михалыча.
Домашние блинчики с мясом, разнообразные салаты, бастурма, копченая курица, острый породистый сыр с трудно выговариваемым названием и такими крупными дырами, что через них можно было читать, сырокопченая колбаса, да что тут перечислять, глаза разбегались. Ели степенно, пили неторопливо.
— Хорошо получилось с этим «артефактом», очень полезная вещь, — едва прожевав, продолжил прерванный тостом разговор, Михалыч.
— Да. Вот еще нэмного заработаем, и поеду домой. Давно в Грузии нэ бил. Совсэм отвик. Знаешь, какое у нас вино? — Бичо закатил глаза и поцокал языком.
— А по мне и водка хорошо идет. Смотри, сколько выпили, а ни в одном глазу, и голова утром ясная. — Михалыч защищал родной продукт спокойно, без всякой конфронтации. Действительно, что вспоминать о каком-то, пусть и хорошем вине за таким столом.
— Я тоже поеду домой, — поддержал закадычного приятеля Васек, в последнее время совсем перешедший на русский язык. — Не знаю, что потом будет, а тут пив вализы грошей[51]…
— А ты в доллар переводи, больше войдет, — беззлобно посоветовал Михалыч и многозначительно кивнул Бичо, который традиционно заведовал алкогольными напитками.
Рюмки были наполнены вновь, и поделыцики уважительно замолчали, давая тостующему время сосредоточиться.
— Знаетэ, что тормозит прогресс болше всего? — неожиданно заявил кавказец, поразив приятелей столь широкой для тоста постановкой вопроса. — Нищета, — и коротким движением опрокинул рюмку.
— Это почему же? — после непродолжительной паузы, вызванной вполне естественным желанием закусить, продолжил поднятую тему Михалыч.
— Нэ знаю, — отрезал Бичо. По всему было видно, что настроение у него хуже, чем обычно, и даже спиртное не оказывало желанного умиротворяющего и веселящего действия.
— Ну, ты совсем скис, дорогой друг. Что тебе еще надо? Работа идет, деньги есть, смотри стол
