Сущность человека

концерт, все же нельзя было бы сказать, что он пошел туда по принуждению. Принуждение существовало бы только тогда, когда посторонние лица заставили бы его сделать нечто такое, что противоречило бы его желанию. Но если действие вытекает из его собственного характера в соответствии с законами психологии, тогда мы говорим, что он действовал свободно. Конечно, характер человека формируется его воспитанием, всем его жизненным опытом, но это не запрещает нам говорить о свободном выборе, если он вытекает из его характера. Возможно, что человек, любящий музыку Баха, любит также совершать вечерние прогулки. Но в этот вечер он с бóльшим удовольствием послушал бы Баха, чем пошел бы на прогулку. Он действует согласно своей системе предпочтений и делает свободный выбор. Это — негативная сторона вопроса, отрицание мнения, что классический детерминизм делает будто бы невозможным осмысленно говорить о свободе человеческого выбора.

В одинаковой степени важна и позитивная сторона вопроса. Если бы не существовало причинной регулярности, которая не обязана быть детерминистической в сильном смысле, а может быть более слабого типа, если бы не существовало какой-либо причинной регулярности, тогда свободный выбор был бы невозможен вообще. Выбор предполагает обдуманное предпочтение одного способа действий другому. Как можно делать свободный выбор, если нельзя предвидеть последствия различных способов действия? Даже простейшие случаи выбора зависят от знания возможных последствий. Воду пьют потому, что, согласно некоторым законам физиологии, известно, что она утоляет жажду. Следствия известны, конечно, только с различной степенью вероятности. Даже если бы Вселенная была бы детерминистической в классическом смысле, все это оставалось бы верным, потому что никогда мы не будем располагать достаточной информацией, чтобы с достоверностью предсказывать события. Воображаемый человек в лапласовском представлении может делать совершенные предсказания, но никакого такого человека в действительности не существует. Практически положение таково, что знание будущего является вероятностным независимо от того, имеет ли место детерминизм в сильном смысле. Но чтобы сделать свободный выбор какого-либо рода, следует допустить возможность взвешивания вероятных результатов различных способов действия. Этого нельзя было бы сделать, если бы не существовало достаточной регулярности в причинной структуре мира. Без таких регулярностей не могло бы быть ни моральной, ни правовой ответственности. Лицо, которое не в состоянии предвидеть последствия действия, конечно, не несет ответственности за действие. Родитель, учитель, судья считают ребенка ответственным только в тех положениях, когда ребенок мог предвидеть последствия своего действия. Без причинности в мире не было бы смысла в воспитании людей, в каком-либо моральном или политическом принуждении. Такая деятельность приобретает смысл только в том случае, если предполагается, что в мире существует определенная причинная закономерность.

Эти взгляды могут быть резюмированы следующим образом. Мир имеет причинную структуру. Неизвестно, однако, является ли эта структура детерминистической в классическом смысле или же в более слабой форме. В любом случае существует высокая степень регулярности. Эта регулярность существенна для того, что называют выбором. Когда лицо делает выбор, то его выбор составляет часть одной из мировых причинных цепей. Если не существует никакого принуждения, что означает, что выбор основывается на его собственном предпочтении, возникающем из его собственного характера, то нет никакого основания для того, чтобы не говорить о свободном выборе. Верно, что характер человека заставляет его выбирать так, как он сделал, а это в свою очередь обусловлено предшествующими причинами. Но не имеется никакого основания говорить, что его характер принуждает его выбрать именно то, что он сделал, потому что слово „принуждение“ определяется в терминах внешних причинных факторов. Конечно, это возможно для психически ненормальных людей, находящихся в крайне неуравновешенном душевном состоянии. Можно будет сказать, что они совершили преступление потому, что их характер принудил их сделать это. Но термин „принуждение“ здесь употребляется потому, что осознается, что ненормальность помешала им ясно предвидеть последствия различных способов действия. Именно ненормальность сделала их неспособными разумно размышлять и действовать. Здесь имеется серьезная проблема, где провести границу между преднамеренным, волевым поведением и действиями, вызванными ненормальным душевным состоянием. Однако в общем свободный выбор представляет собой решение, сделанное кем-то, способным предвидеть последствия различных способов действия и выбрать наиболее предпочтительный. С моей точки зрения, не существует никакого противоречия между свободным выбором, понимаемым таким образом, и детерминизмом даже строгого классического типа» [263, с. 291–295].

Но очень многие люди даже после того, как прочтут столь ясные рассуждения Карнапа или не менее понятную (и еще более толковую) статью Плеханова «К вопросу о роли личности в истории» [517, с. 273– 306], все равно продолжают талдычить, как испорченные пластинки: «Если результат нашего выбора предопределен, то как же можно говорить о свободе воли?» Дело в том, что у них в голове гвоздем засело убеждение (обычно даже неосознанное), ощущаемое ими, как сама собою разумеющаяся аксиома (которую они и кладут в основу всех своих рассуждений о свободе воли); согласно этому убеждению, индивидуальная личность есть нечто самодостаточное, все причины ее переживаний и волевых актов кроются только внутри нее, а если чувства и желания этой личности обусловлены чем-то внешним, то это не личность, а марионетка. Когда им толкуешь о том, что наши чувства и желания, являющиеся сегодня внутренними для нас, корнями своими уходят в наше детство — и вот тогда-то, в детстве, эти корни и были вживлены в нас (маленьких зверьков, еще только становящихся разумными существами и индивидуальными личностями) извне, впечатаны в нас окружающими нас общественными отношениями, — такие люди либо просто не понимают, какое отношение это имеет к предмету разговора (зачастую их просто не интересует история их личности, последняя занимает их лишь в том виде, какова она здесь и теперь), либо начинают фантазировать на тему биологической обусловленности человеческих влечений и переживаний. Они воспринимают всякое воздействие общества на их любимое «Я» исключительно как ограничитель; говоря о личности и обществе, они всегда противопоставляют (обычно даже не осознавая этого) их друг другу как два самостоятельных, независимых друг от друга начала, два особых фактора, возникающих порознь друг от друга и лишь внешним образом сталкивающихся друг с другом. Разумеется, такие люди считают индивидуальную личность чем-то существующим от начала времен и во веки веков; представления о ее отношениях с обществом обычно сводятся у них к подавлению личности обществом и борьбе личности против ее подавления обществом. Что же касается представления о коллективной личности, когда единой личностью является все общество, а отдельные индивиды — равноправными и органическими частями этой личности, то такой образ просто не укладывается у них в голове: они сразу же начинают подозревать, что здесь на самом деле идет речь о тоталитарном государстве, в котором большинство — это винтики, роботы, управляемые меньшинством. Пытаясь представить себе свободу, такие люди всегда пытаются мыслить ее как свободу индивидуальной личности — и не понимают, что индивидуальная личность в принципе не может достичь устойчивой свободы, потому что она, в силу своей отдельности от других личностей, то и дело будет либо оказываться заинтересованной в эксплуатации и угнетении других личностей, либо в свою очередь представлять для них интерес как объект эксплуатации и манипулирования.

Понятное дело, что сознание таких людей, противопоставляющих исторический детерминизм свободе воли, само очень несвободно: оно целиком и полностью находится в плену классового общества, обнаруживая неспособность выйти за рамки порождаемых этим обществом штампованных стереотипов и примитивнейших предрассудков. Такую определенность — в прямом значении этого слова, то есть ограниченность — сознания кругом представлений, присущих самому примитивному уровню обывательского здравого смысла, обнаруживают не только либералы и фашисты, но и свободолюбивые анархисты и всякие-разные «новые левые», стремящиеся, вслед за Маркузе⁶⁸, освободить здоровую биологическую природу человека от вторгающихся в нее извне чужеродных влияний общества. Людей, противопоставляющих исторический детерминизм свободе воли⁶⁹, не только сегодня, но и на всем протяжении истории классового общества было гораздо больше, чем тех, кто осознавал органическое единство того и другого. В зависимости от того, какой из двух «факторов» — общество или личность — они считают преобладающим в определении результатов