над умами пролетариев при помощи науки. Этот исход выражается в решительном стремлении соц-дем-ии 1890-х гг. стать „единственной партией порядка“.
Когда столь благоприятное для „бюргерства“ развитие капитализма проявилось в достаточной мере и под крылышком германского абсолютизма, Бернштейн требует от пролетариата, ввиду непредвиденной возможности роста новых средних классов, стало быть, роста буржуазного общества и его счастья — отречься окончательно от своих переворотных планов и высказаться беспрекословно за продолжение жизни капитализма.
Плеханов требует от соц-дем-ии „похоронить“ Бернштейна. Но он забывает, что предпосылкой для Бернштейна была сама соц-дем-ия последних лет. Именно потому, что она не желала двигаться вперед и упорно повторяла формулу о невозможности роста буржуазного общества, так как все выгоды капиталистической эволюции достаются горстке капиталистов, в котором она видела по соц-дем-му принципу своего единственного врага; именно потому удается Бернштейну поразить соц-дем-ию приятной неожиданностью о возможности роста нового среднего класса и рост этого буржуазного класса выставлять как рост счастья народа и улучшения судьбы пролетариата.
Ответ Махайского Бернштейну можно сформулировать следующим образом: если по мере развития капитализма происходит даже не сокращение, а рост численности буржуазного общества, не уменьшение, а увеличение числа паразитов, пьющих кровь из пролетариата, и, напротив, сокращение численности самого пролетариата, это означает лишь, что груз эксплуатации, давящий каждого отдельного пролетария, становится все тяжелее, его тело под ним сгибается еще более задавленно, а его труд становится еще тягостнее и подневольнее. Поскольку мы исходим не из точки зрения демократии и власти большинства, но из интересов пролетариата, превращение пролетариата в еще более угнетенное и эксплуатируемое буржуазным обществом меньшинство делает революцию еще необходимее.
Важность подобного вывода, сделанного Махайским, особенно очевидна в настоящее время, когда численность занятых производительным трудом в мире вообще, а в России в особенности, значительно сократилась, и все большая часть населения занята в «сфере услуг» (в СССР в 1988 г. работники сферы обращения составляли 5,5% населения, работники производства — 31%, в России в 1995 г. соответственно 19% и 15%!!! [197, с. 27]). Определенная часть занятых «в сфере услуг» принадлежит все же к пролетариату (грузчики на рынках — самый очевидный пример), но новые «средние классы», торговые и служащие, хотя им зачастую живется весьма несладко вследствие ее зависимости от крупного капитала, бесспорно относятся к разряду эксплуататоров пролетариата.
Фундаментальное отличие лежит между этими новыми средними классами — капиталистическими и неоазиатскими администраторами, а также собственно мелкой буржуазией — и самостоятельными мелкими производителями XVII–XIX веков, которых большинство марксистов упрощенно приписывает к мелкой буржуазии, но которые на самом деле представляли переходный тип от крестьянина и ремесленника дорыночных обществ к мелкой буржуазии капиталистического общества.
Самостоятельные мелкие производители имели в собственном владении средства производства, в чем и заключалась материальная основа их культурной и политической автономии. Вопреки распространенным буржуазным и марксистским мифам, они не были закоренелыми изолированными мелкими собственниками, но объединялись в сельские общины или городские цеха. Разрушительная работа товарных отношений делала свое дело, общины и цеха разлагались, из них выделялась богатая и властная эксплуататорская верхушка, но пока рынок не восторжествовал окончательно, не разложил до конца общину, не лишил самостоятельных производителей средств производства, превратив их в неимущих пролетариев, эти производители восставали вновь и вновь (иной раз — с временным успехом), борясь за восстановление старой правды.
Их политической программой была
Подобная программа не могла быть реализована как из-за тлетворной работы товаро-денежных отношений, разрушавших равенство мелких производителей, так и из-за того, что при технических средствах сообщения тех времен власть общих собраний могла осуществляться только в сравнительно небольших человеческих коллективах. Деревенские дела можно было запросто решать «всем миром» на мирской сходке, но уже в крупных бунтовских городах вроде Астрахани или Пскова бóльшая часть реального руководства делегировалась выбранным повстанческим начальным людям, тогда как вече или казачий круг сохраняли за собой только контроль над их деятельностью. В случае победы крестьянского восстания на территории всей страны (а такие случаи несколько раз бывали в истории Китая, и не только Китая) из повстанческого руководства стремительно возрождалась феодальная иерархия, хотя степень феодальной эксплуатации на первых порах значительно уменьшалась. Самостоятельный мелкий производитель добуржуазного и раннебуржуазного общества был способен к самоорганизации только в ограниченных пределах — но в этих пределах его способность к самоорганизации была намного выше, чем у пролетария или мелкого буржуа позднекапиталистического общества.
Представитель «современных средних классов» из числа служащих государства или какой-нибудь корпорации, при всем чванстве своими «свободой» и «индивидуальностью», полностью зависим от босса, от корпорации и от государства. Его политический идеал состоит не в прямой демократии, как некогда политический идеал парижских санкюлотов — ремесленников и мелких лавочников, — но в полном торжестве иерархического принципа корпорации, в строе, где будет царить «Порядок», возглавляемый суровым, но справедливым Боссом — «Хозяином». Этот современный мелкий буржуа, капиталистический или неоазиатский администратор не революционен, а контрреволюционен. Так, именно «новые средние слои» стали массовой базой германского нацизма. Пролетаризируемый мелкий производитель некогда дал санкюлотское движение 1793 г. и русское революционное народничество, разоряющийся государев работник в России 1990-х годов создал зюгановщину, анпиловщину, жириновщину и баркашовщину. Разница, как видим, огромна…
3. Психологический облик и революционное сознание российского пролетариата конца XIX — начала XX вв.
Революционное рабочее движение в России возникает в 1870-е годы. Промышленный пролетариат России делился тогда на две сильно различающиеся группы: высококвалифицированных и высокооплачиваемых «заводских» рабочих (в первую очередь — металлисты) и неквалифицированных и низкооплачиваемых «фабричных» (прежде всего — ткачи). Для характеристики обеих групп приведем обширную выдержку из работы Плеханова «Русский рабочий в революционном движении»:
«Само собой разумеется, что между рабочими, как повсюду, я встречал людей, очень различавшихся по характеру, по способностям и даже по образованию. Одни… читали очень много, другие так себе, не много и не мало, а третьи предпочитали книжные „умные разговоры“ за стаканом чаю или за бутылкой пива. Но в общем вся эта среда отличалась значительной умственной развитостью и высоким уровнем своих житейских потребностей. Я с удивлением увидел, что эти рабочие живут нисколько не хуже, а многие из них даже гораздо лучше, чем студенты…
Прошу читателя иметь в виду, что я говорю здесь о так называемых
