– Раз ты возвращаешься в мир материи, защита, которую я могу предложить тебе, весьма ограничена и, увы, не исключает боли. Эту смерть выбирать тебе. Другой может не быть.
Уголки ее губ против воли поползли вверх:
– Хочешь сказать, что я могу снова оказаться у этих врат уже через четверть часа?
Он вздохнул:
– Надеюсь, что нет. Мне придется обучать нового привратника. А я питаю слабость к рейне. – Глаза его сверкнули. – Так же как и мой великий душой Иллвин. Это он молил меня о тебе, в конце концов. Учти мою репутацию.
Иста учла его репутацию:
– Она ужасна, – отозвалась она.
Он только ухмыльнулся – такой знакомой, украденной, останавливающей биение сердца белозубой ухмылкой.
– Как обучить? – прибавила она, решив немного позанудствовать. – Ты никогда ничего не объясняешь.
– Выучка тебя, сладкая Иста, напоминает натравливание сокола на добычу. Сделать это крайне сложно, и в конце концов можно получить больную птицу со стертыми лапами и скучное ожидание ужина. Но с таким размахом крыльев, как у тебя, мне гораздо легче просто стряхнуть тебя с запястья и позволить лететь.
– И камнем упасть вниз, – проворчала Иста.
– Только не ты. Уверен, что полпути к бездне ты будешь падать и жаловаться, а потом расправишь крылья и воспаришь.
– Не всегда. – Ее голос сделался тише. – Не в первый раз.
Он слегка склонил голову, соглашаясь.
– Но тогда не я был твои сокольничим. Мы подходим друг другу, ты же знаешь.
Она отвернулась и оглядела эту странную, совершенную нереальную комнату. Преддверие, подумала она, граница между тем, что внутри, и тем, что снаружи.
– А мое задание? Оно выполнено?
– Выполнено, и выполнено очень хорошо, мое истинное, выросшее, медлительное дитя.
– Да, я долго иду к чему бы то ни было. К прощению, например. К любви. К моему богу. Даже к моей собственной жизни. – Она склонила радостно голову.
– Нет. Еще нет.
Улыбаясь, Он подошел к ней и поднял за подбородок ее лицо. Он приблизил губы к ее губам, так же нагло, как Иллвин в тот вечер – вчера? – на вершине башни. Только вкус его рта не отдавал кониной, а был полон аромата, и в его глазах не было неуверенности.
Его глаза, мир, ее ощущения начали меркнуть.
Бездонные глубины превратились в темные глаза, покрасневшие от безумных слез. Аромат стал запахом сухой, соленой плоти, потом снова благоуханием бога и опять плотью. Благодатная тишина наполнилась шумом и криками, потом все стихло, а затем загрохотало в полную силу. Лишенное боли парение сменилось непомерной тяжестью, заныла голова, захотелось пить, а потом все это растаяло в блаженстве.
«Думаю, он поднял ногу и подталкивает кошку к решению».
И она не сомневалась, что может уклониться от этого удара, метнувшись в ту или в другую сторону. Но в какую сторону ему хочется, чтобы она метнулась, – совершенно очевидно. Тревожное
«Бастард подталкивает меня к этому, будь он проклят».
Проклинать собственного бога оказалось неизмеримо приятно. Этого бога она может проклинать всегда, и чем более изобретательно, изощренно, тем шире будет он ухмыляться. Он действительно подходит настоящей Исте.
Изменения замедлились, прекратились, остались сухие губы, вес и тяжесть, шум и боль. Остались дорогие, потемневшие от горя, прищуренные, очень человеческие глаза. Да…
«И более того, мой бог лукавит. Он поставил здесь это блюдце со сливками еще до того, как стал держать перед ней дверь. Он все отлично знал».
Она улыбнулась и попыталась вдохнуть.
Иллвин отнял что-то безумно ищущий язык от ее рта и выдохнул:
– Она жива, ох, пятеро богов, она снова дышит!
Тяжестью оказались, как выяснила Иста, руки Иллвина, сжимающие ее тело. Она посмотрела вверх, на ветви деревьев, на голубое небо и на его лицо, склонившееся над ней. Это лицо раскраснелось от жары, искажено ужасом, маленькие капельки крови тонкими линиями пересекали его от одной щеки к другой. Она подняла слабую руку, дотронулась до алых бусинок и с облегчением выяснила, что кровь не его.
Пересохшими, потрескавшимися губами она прошептала:
– Что случилось?
– Именно это, я надеялся, вы нам и расскажете, – послышался хриплый голос Фойкса. Она заметила его фигуру, нависавшую над ними. На нем все так же были джоконские кольчуга и плащ, и он стоял в весьма убедительной, угрожающей позе, свойственной стражу в присутствии пленников. Она и Иллвин сидели на земле неподалеку от зеленых командных палаток. У зрачков Фойкса был белый ободок, но его, судя по всему, тревожили отнюдь не смыкающиеся ряды джоконцев.
– Вас провели в палатку, – продолжил Фойкс уже тише. – Вы были… обычной. Беспомощной. А потом вдруг из вас забил свет бога, причем так ярко, что на какое-то мгновение я ослеп. Я слышал, как Джоэн приказала вас убить.
Хватка Иллвина на ее руке стала еще крепче.
– А когда я снова обрел способность видеть, – продолжил Фойкс, оглядываясь вокруг и стараясь вести себя подобающе стражу, – все демоны ринулись в вас, будто бы расплавленный металл течет в форму. Я видел, как вы проглотили их всех и душу Джоэн тоже. Все это случилось в одно мгновение.
– Всех, кроме одного, – пробормотала Иста.
– Эх… Ур… Да, верно. Я почувствовал, когда вы меня освободили от щупалец Джоэн. В ту секунду я чуть не вылетел из палатки, но разум вовремя вернулся ко мне. Князь Сордсо и некоторые офицеры стали обнажать мечи… пятеро богов, этот скрежет, казалось, продолжался вечно. Костяшки Сордсо на рукояти были белыми.
– Я пытался встать между ними и тобой, – сипло сообщил Иллвин Исте. Он потер нос и моргнул.
– Да, – подтвердил Фойкс. – Без оружия. Я видел, как вы бросились туда, и неизвестно, чем бы все это закончилось. Но Сордсо вдруг развернулся и пронзил Джоэн.
– К тому моменту она уже была мертва, – прошептала Иста.
– Я видел. Она начала падать, и его клинок проткнул ее как раз… вовремя. Так. Он ударил очень сильно, повернулся и свалился с помоста. Полуосвобожденные маги ринулись бежать, но некоторым пришло в голову, клянусь, то же самое, что и Сордсо. У одной из женщин Джоэн оказался кинжал, и она собиралась наброситься на тело госпожи, несмотря на то, что оно уже лежало на земле. Не думаю, чтобы ее волновал вопрос, есть ли в нем жизнь, или нет – ей только нужно было ударить. Все толкались, кричали, бежали в разные стороны. Поэтому я прыгнул перед Иллвином и перед вами, заорал: «Назад, пленники!» – и обнажил меч.
– Причем жутко убедительно, – пробормотал Иллвин. – Я даже хотел кинуться на тебя, но руки были заняты.
– Вы упали, рейна. Вы… посерели, перестали дышать и упали замертво. Я думал, вы умерли, потому что я не видел в вас души, ее задуло, словно факел. Иллвин пытался поднять вас, упал сам, пополз – я не решался помочь и позволил ему оттащить вас сюда, притворяясь, что охраняю вас. Мне кажется, большая часть джоконцев тоже посчитала, что вы умерли. Погибли от собственных чар, словно Фонса и Золотой Генерал от смертельной магии. Поэтому… вы тут лежали, а мы думали, что делать дальше.
То, что последовало за этим, угадать было несложно. Предположить что-нибудь другое было как раз труднее. Иллвин смотрел ей в лицо, словно мужчина, чьи поцелуи вырвали возлюбленную из лап смерти, и теперь он боится пошевелиться, будто бы от этого вокруг начнут твориться нежданные чудеса. Иста сонно улыбнулась этому забавному смущению.
