Бася. Это у нас так говорили, в детстве. На самом деле это инсульт. У вас был инсульт?
Отец. Почему у меня должен быть инсульт?
Бася. Знаешь, как мне попадется старикашка, сразу или инсульт, или инфаркт. Прямо наказание какое-то. Наливайте, наливайте, мы сейчас с вами славно напьемся. У меня настроение есть напиться. У вас так бывает или доктор не велит?
Отец. У меня никогда не было такого желания. Я всегда мог углубиться в работу, и неприятности отступали.
Бася. Счастливый. Мне бы такую работу. А в мою разве углубишься.
Отец. Простите, я не хотел вас обидеть. Я понимаю… специфика вашего труда требует, конечно…
Бася. Хватит. В словах запутался. Берите цыпленка. Цыпленок совсем холодный. Они его в морозилке, что ли, держали? Я сама виновата – у меня есть места застревания. Вы понимаете?
Отец. Нет, простите, нет.
Бася. Места застревания – это места, где я застреваю. Очень просто. Я застреваю в ванне, потому что очень люблю мыться, и я застреваю перед зеркалом, потому что люблю себя раскрашивать так, чтобы никто не догадался, что я себя раскрасила. Вот скажите, по моей роже видно, что я раскрашена?
Отец. Нет, ну что вы!
Он рассматривает Басю, и постепенно страх перед ней, смущение сменяются желанием – отец как бы вспоминает, зачем он здесь и для чего находится эта женщина. Он даже привстает в своем неожиданном стремлении к Басе, и той приходится остановить его.
Бася. Перестаньте так на меня смотреть, Егор Адамович. Вы же пожилой человек, это может плохо отразиться на вашем здоровье!
Отец. Ах, бог с ним, со здоровьем. Живем один раз!
Бася. Налейте мне еще, пожалуйста.
Отец, разливая вино, вынужден отвести взор от Баси.
Бася. Я сама виновата, что цыпленок остыл. Ну кто меня просил брать с собой в сортир Агату Кристи? Вы любите читать в сортире? Ах, так нельзя говорить при профессоре! Ну не сердитесь, не дуйтесь. Я так красиво устроена, что даже на стульчаке смотрюсь не хуже Мадонны.(Ест быстро, весело, как ребенок, который нагулялся.) Знаете, когда мне сказали, что у меня будет настоящий профессор, я чуть от радости не лопнула. Это же такая редкость!
Отец. Ну уж редкость! У нас в университете профессоров человек двести.
Бася. Мне плевать, сколько в университете, мне интересно, сколько в моей постели. Я думала раньше, что профессорам меня в награду не дают. Они бедные, но ужасно умные.
Отец. Если я не ошибаюсь, я первый.
Бася. А я точно знаю, что первый. Налейте мне еще. Вы не бойтесь, я не напьюсь. У меня почти все министры перебывали. Но больше всего мне понравился один певец. Баритон. Я его раньше только на пластинках слушала, а вдруг открывается дверь – батюшки светы! Он самый, толстый, веселый… Вы знаете, все думают, что он курчавый, а у него на затылке лысина. Представляете, такой молодой, а уже лысый. Ужас!
Отец. А я не лысый!
Бася. Но вы же не молодой! В вашем возрасте, что лысый, что не лысый, все равно на помойку… Это не я выдумала, так моя бабушка говорила. А еще у меня были генералы и маршалы. Знаете, наше правительство очень уважает генералов.
Отец. Да, куда больше, чем ученых.
Бася. Ученые всегда что-то противное изобретают. Вы атомную бомбу изобрели?
Отец. Нет, я пишу книги по истории и этике и обучаю студентов. Я обучил много студентов, несколько тысяч.
Бася. Несколько ты-сяч… во дает!
Отец. Только я не уверен, что это пошло им на пользу.
Бася. А вы честный. Это редко бывает. Жалко, что я не в университете. Но я плохо в школе училась, куда мне в университет. Да и на какие медные шиши мне учиться?
Отец. Ну сейчас вы, наверное, обеспечены?
Бася. А сейчас мне в университет нельзя. Вы про Троянскую войну по телевизору смотрели?
Отец. Я в книжке читал.
Бася. Неважно. Там про что? Про то, как из-за Елены Прекрасной кобели сцепились между собой. Друг дружку перебили и ее не пожалели.
Отец. Об этом я не знал.
Бася. По рукам она пошла. Я точно знаю. Мне один интеллигентный человек говорил.
