Я понял Шейна. Он был прав. Я тоже об этом думал. Я спустился и присел на корточки рядом с ним. Глаза быстро привыкли к полутьме. Огонек сигареты, когда разведчик затягивался, освещал его лицо – оно становилось дьявольским.
– Значит, вас не убедили речи майора и даже самого патер-ламы? – сказал Шейн.
– Не убедили.
– Вам повезло, – сказал полковник. – Обычно таких, как вы, с иммунитетом против амнезии, безжалостно уничтожают как еретиков и предателей. Вы могли кончить жизнь на плахе или на костре. Впрочем, вы и сейчас этим рискуете.
– Я не виноват, что кое-что помню.
– Что? – спросил Шейн.
– Это не мой родной город, – сказал я, – за нашими спинами. Это декорация. И мне интересно понять, кому это нужно?
– Разве ты не хочешь воевать? – спросил Шейн. – Разве ты не пришел сюда добровольно, потому что ты уже не ведаешь другой жизни, кроме профессии убивать и быть убитым?
– А вы? – спросил я.
Интимность убежища уравнивала нас. Мы были сродни пионерам в лагере, которые забрались в пещеру под вывороченным бурей деревом и тайком курят или рассказывают страшные истории про черную руку.
– Я доживаю свой срок, – сказал Шейн. – Я как мастодонт. Со временем гипноз амнезии истончается, изнашивается, и ты постепенно возвращаешься к старой памяти. Это почти неизбежно. Поэтому люди подолгу здесь не держатся. Средняя рассчитанная продолжительность жизни – пять-шесть боевых периодов. Если ты не погиб, то становишься командиром роты, а то и полка. Командование по большей части – ветераны. А я мастодонт. И если командующий фронтом или даже командир полка живут в странном мире полусна-воспоминания, то я, как самый старый из воинов, оказался жив по недоразумению. Я хитер – я перехитрил смерть, потому что знаю обо всем больше, чем каждый из них. Начальников безопасности боятся и стараются убить. Я не хочу, чтобы меня убивали. А ты исключение – ты первый новобранец, который все вспомнил с самого начала. Ты мне нужен. Мне одному их не обмануть и не уйти отсюда, от неизбежной смерти. Тебе одному тоже не уйти. Не один патер-лама заподозрил неладное, я тоже выделил тебя из новобранцев, и в моем сердце воскресла надежда. Прости, что говорю красиво, это от волнения.
– Вы давно здесь? – спросил я.
– Девятый или десятый боевой период.
– Что такое боевой период?
– Это война.
– Какая война? Кто с кем воюет?
– Мы – с жестокими ублюдками, которые не знают пощады и готовы растерзать наших жен и отцов, дожидающихся своей участи в нашем родном городе.
– Пожалуйста, не говорите так со мной!
– Ах какие мы спесивые! Я все расскажу тебе... Но не сейчас. Береги себя, мой ангел. Иди, не оборачивайся, я сам тебя найду. Спеши.
Меняя тон и высоту звука, загудела пронзительная сирена.
– Вот и бой, – сказал Шейн с каким-то облегчением.
Я нагнулся, чтобы не разбить голову о балку, и поднялся по ступенькам.
– Иди и не оглядывайся, – сказал разведчик. – С этой секунды за тобой начинают следить сверху. Если они заподозрят неладное, то пришлют шар. Это их глаз. Но учти, что если они рассердятся, то могут убить тебя молнией, вылетающей из шара.
По настойчивости в голосе Шейна и по отчаянному гудению сирены я понял, что задерживаться нельзя и все мои вопросы останутся сейчас без ответа. Но главное произошло – я нашел себе союзника, причем Вергилия по этим кругам ада.
Я выбрался из укрытия и в две минуты добежал до траншеи, которая вела в расположение моего взвода.
Там, на открытом месте, я обернулся.
Шейна не было видно.
Пригибаясь, я добрался до своего взвода.
Там незнакомый мне офицер в сопровождении двух солдат с мешками, как у Дедов Морозов, принес боевое снаряжение: каждому выдали по каске и серебряной металлической маске с прорезями для глаз. Офицер называл маски забралами. Он следил, чтобы каждый экипировался как положено.
Офицерам выдали бронежилеты, ношеные-переношеные. Даже завязки у них были оборваны и подшиты.
Когда офицер убедился, что все мы снаряжены и лица наши спрятаны от посторонних взглядов, он сказал:
– До начала личного поединка осталось шесть минут. Прошу всех собраться в яме командира роты для просмотра только что добытого нашей разведкой документального трофейного фильма.
Офицер натянул на лицо маску.
По траншее быстро шел разведчик. Его длинные руки почти касались земли, он был единственным, не надевшим маску.
