– Лучники, стрелы готовь!
Послушно – когда это успели в нас внедрить? – мы все, у кого были луки, потянулись к колчанам. Другая рука уже вытаскивала из футляра лук.
Кажется, что никто, кроме нас, не услышал приказа.
– По противнику, за кровь наших детей и матерей, прицельный огонь!
Толпа ублюдков – именно толпа – уже поглотила несчастного Коршуна и смешалась, лишенная стимула бежать дальше.
Стрелы вонзались в ублюдков, вряд ли многие из них погибли – большинство ублюдков облачены в кольчуги, маски и шлемы. И все же несколько человек упало, это внесло еще больший беспорядок в ряды противника.
– Вперед! – кричал наш командир полка.
И я увидел, что он выбежал вперед, на открытое пространство, отделявшее нас от ублюдков, и поднял меч.
Мы кинулись за ним. Нас трудно было остановить, потому что мы не только спасали город, мы спасали нашего отважного товарища, мы неслись мстить!
И я несся со всеми, понимая, что веду себя неразумно, но я не мог остановиться, не потому, что верил в город, – я хотел помочь Коршуну, я не мог бросить своих солдат – я же командир взвода! Что же мне, отсиживаться в траншее? Ведь разведчик – уж кому-кому, а ему не было нужды лезть в схватку – размахивал своим мечом рядом со мной.
Я тоже махал саблей. Я должен был победить. Главное – пробиться сквозь их толпу, чтобы отыскать Коршуна.
Я не могу точно сказать, как и когда наш противник не выдержал натиска и кинулся бежать; это не было отступлением – ублюдки тяжело бежали, утаскивая своих раненых и убитых.
Коршун и Шундарай остались лежать посреди поля, а солдаты убежали дальше, преследуя ублюдков.
Я склонился над Коршуном. Он был избит, окровавлен, одежда на нем разорвана – но он дышал. Ублюдки так спешили убить его, что помешали друг другу.
Я хотел было оттащить его назад, но возникший рядом Шейн – как он умеет это делать! – крикнул:
– Его подберут! Сзади идут санитары. Важнее захватить наши старые окопы. Понимаешь?
Я не понимал, зачем нам нужны старые окопы. Может быть, из принципа?
Мы трусили с полковником следом за солдатами, которые уже ворвались в траншеи и продолжали гнать врагов. Тут еще – я не сразу сообразил, как это случилось, – прилетел их воздушный шар и кинул несколько бомб на своих, почему-то решив, что мы уже заняли свои старые позиции. Как я понял тогда – он бросал глиняные горшки, наполненные порохом. Они шумно взрывались и поражали всех вокруг кусками своей оболочки.
– Не беги, – попросил разведчик. – Я в этом воздухе задыхаюсь. Здесь быстро изнашиваешься.
Мы спустились с ним в длинную неглубокую яму.
Яма была знакома. Койками – конечно же, двумя рядами коек, ноги к ногам. Это был лазарет. Койки были пусты. На какое-то мгновение я снова подумал о том, что фильм был инсценировкой. Но когда я подошел поближе, то увидел, что койки залиты кровью.
Как бы угадав мои мысли, Шейн сказал:
– Они их вон там закопали, присыпали хлоркой и закопали, чтобы заразы не было.
Он показал на невысокий пологий холм в конце ямы. И если у меня и могли еще оставаться сомнения, они исчезли, потому что, не очень стараясь скрыть следы, они засыпали трупы кое-как, и из перекопанной земли высовывались скрюченные пальцы, словно мертвецы просились наружу.
Шейн прошел дальше.
Мне было страшно оставаться в лазарете, и я поспешил за ним.
Он прошел в небольшой зал – в операционную.
Мы остановились возле операционного стола, на его пластиковой поверхности были видны плохо затертые пятна крови. Это от операций, подумал я.
– Вы много говорите, – сказал я. – Но я все равно не понимаю.
– Странно. Мне казалось, что я предельно ясен.
– Вы говорили о сроках жизни здесь – вас это касается?
– Я удивлен, что до сих пор жив. Я пережил всех. Даже Шундарая.
– Кто вас может убить?
– Те, кто руководит нами. Кукловоды.
– Вот теперь мы подошли к самому главному. Как устроен этот мир? Кто им правит? Почему мы воюем? Кто хочет вас убить?
– Вы можете задавать вопросы бесконечно. Но лучше один раз увидеть, чем сто раз обсудить.
– Тогда пошли, – сказал я.
Это развеселило разведчика:
