Для меня главной трудностью были не местные – какое им дело, кто уходит и как уходит. Я здесь второй раз, так что знаю: никто нас на обратном пути не проверяет. Но вот наши зададут вопросы. Наших надо нейтрализовать.
Я думала целый час, боевое время началось, но ничего не придумала. Можно было бы пристукнуть кого-то, допустим Порейку, и взять с собой Витечку. Но они размером отличаются, а лицо – ничего похожего. Да и остальные поднимут такой крик, что меня на выходе пристукнут. Значит, следует убедить моих спутников. А как их убедишь?
И тут я встретила Гарика.
Оказывается, Гриша Кун решил подстраховаться. Я как спасительница вызывала у него сомнения. И он отыскал Гарика. Хотя и обо мне не забыл.
Я понимала, что он послан мне судьбой. Ему тоже надо вырываться отсюда. Значит, нас будет четверо – четверо против них. Уже прогресс!
И тут Гарик сказал мне, что разведчик Шейн уже привел человека изнутри. Правда, израненного. Он лежит в комнате. Может, это и есть Витечка?
Гарик еще не успел закончить, как я уже мчалась по коридору – куда бежать дальше? В какой комнате?
По дороге мы никого не встретили – уже начиналось боевое время, и все, кто может, скопились на балконе или поблизости от него.
...Сенаторы играют, ставят на рыцарей, ставят на взводы – кого убьют, а кто убьет сам. Они входят в страшный азарт, я сама видела. Для них деньги не играют роли, но ради копейки удавятся, если эта копейка добыта в игре. Один как-то умер, мне рассказывали – сердце не выдержало. Хотя они, как говорят, бессмертны. И потому им очень скучно. Да любой из нас – стань бессмертным, через полгода или через сто лет, но обязательно повесится.
Вокруг сенаторов крутились служители и всякая местная шантрапа. Большей частью они тоже делают ставки на живых солдатиков, тоже играют, подражают начальству.
А рядом с сенаторами сидели наши – Порейко, генерал, Рустем. Они тоже научились играть, но для них главное не играть, а выигрывать, умножать гонорар.
Гарик первым вошел в комнату и сразу сказал:
– Здесь свои, не бойся. Как ты там?
Ответили не сразу. Я замерла в дверях – неужели сейчас я услышу его голос? Наверное, он никогда не поймет, на что мне пришлось пойти, чтобы отыскать и вытащить его отсюда. Только бы рана была небольшой... как в песне.
И он ответил. Хрипло, почти неузнаваемо – но ответил:
– Проходи. Я живой еще.
И тогда я оттолкнула Гарика и первой подбежала к Витечке.
Витечка лежал на полу, под головой у него почему-то была фетровая шляпа. Он лежал на спине вытянувшись, словно ожидал, что придет военная проверка, а раненым положено лежать по стойке «смирно», иначе выгонят из госпиталя.
Я присела на колени перед Витечкой и стала шептать:
– Витечка, я нашла тебя, ну слава богу, я нашла тебя, миленький! Я тебя вытащу отсюда, ты уж мне поверь, я вытащу тебя...
Я стала его целовать, но осторожно, конечно, я придерживала голову ладонью под затылком и сама шептала, ласкала его своим шепотом.
Он открыл глаза – узнал меня. По голосу узнал. Он даже улыбнулся мне.
И тут же нахмурился. Как человек, увидевший змею вместо бабочки.
Он спросил:
– Ты кто?
– Что с тобой, Витечка? – испугалась я. – Это же я, твоя Саша. Не узнал, что ли?
– Как зовут? – спросил он.
– Александра я, Саша. У тебя контузия, да?
– Я ищу Надин, – произнес он медленно. Он меня не узнавал. – Мне нужна Надин. Они изнасиловали ее. Понимаешь, эти ублюдки изнасиловали ее.
– Кто такая Надин? – спросила я.
Гарик не смотрел мне в глаза. Он сказал:
– Это медсестра. Там, внутри, они ее изнасиловали. А потом у нас показывали агитационный фильм, и он все это увидел.
– Какой еще фильм? Неужели ты им веришь?
– Я не верю. Большинство поверили.
– Я сам видел, – подтвердил Витечка. Для себя он оставался Коршуном.
Тогда у меня все внутри оборвалось.
Я поняла, что он еще в отключке. Что он, как они и добивались, отмороженный – он меня не знает.
