назначенному неожиданно и почти случайно, не положено знать о стратегических планах армии. Из норы суслику фаланга моджахедов кажется гигантской и несокрушимой. Но ведь в ней дай бог батальон и никакого тяжелого вооружения. Их просто заманили в западню, а сейчас перебьют. Фаланга – сплошной строй, строй колонны, он вымер с появлением огнестрельного оружия.
Эти странные рассуждения несколько успокоили Коршуна, и он углубился в развалины. Здесь было слишком тихо и слишком мертво – никакой жизни.
Коршун остановился и задумался. Неужели и в самом деле его бывшее существование, как учат полковые ламы, держит в его памяти эти странные, не нужные никому и не имеющие под собой реальной основы образы и реалии... кто и где учил его о преимуществе цепи перед колонной? Нет, здесь этого не говорил никто.
Коршун присел на гнилое бревно. Впереди поднималась некогда белая оштукатуренная стена с оконными проемами, в которых торчали блестящие зубы стекол.
Куда деваться? Идти в штаб? А где ты найдешь штаб? Жалко чашу с золотым ободком – второй такой чаши нет во всей армии. Но, судя по всему, его сундучок попал к ублюдкам. В любом случае передний край нашей обороны ими прорван.
А что дальше? Вдруг они доберутся до санчасти? Там же раненые, там врачи. Там Надин, в конце концов!
И он понял: нужно отыскать Надин и постараться спасти ее.
Коршун хотел пройти к госпиталю по краю развалин, но, как только приблизился к открытому месту, услышал голоса ублюдков. Они перекликались, и он знал почему – всегда после боя ублюдки обыскивали трупы или раненых, снимали с них все ценное, а если обнаруживали живых, то добивали. Такой у них был сволочной обычай.
Надо признать, что и наши вели себя не намного лучше. Если ты солдат, то после победы в бою нет большей радости, чем забраться в чужую яму и пошуровать там или снять с врага нагрудник или поножи, отыскать среди убитых старинный меч в славных кожаных ножнах или кинжал-убийцу, острый, как порыв ледяного ветра. Впрочем, таких побед наши не одерживали так давно, что трудно понять, то ли ты придумал такой набег, то ли он был когда-то. Но ведь именно так Золотуха добыл свой кинжал, а Григор, который потом погиб от случайной стрелы, сапоги с застежками.
Коршун продвигался в тыл, стараясь найти путь достаточно безопасный. Он держал меч наготове, и пальцы, сжимавшие рукоять, даже заныли от долгого напряжения. Земля была усыпана трухой, досками, бревнами, кусками штукатурки и даже остатками разломанной мебели. Перед ним вдруг открылась круглая полянка, на которой плотным полем были разложены пружинные матрасы, ржавые, но не потерявшие упругости, затем Коршун пробежал дорожкой, усыпанной битой посудой, помятыми котлами и кастрюлями. Ему нужно было пройти сквозь зал, крыша которого давно уже провалилась, а в полу зияли длинные черные пустоты от исчезнувших досок.
Коршун остановился – надо было бы обойти это сооружение, но по сторонам его возвышались такие завалы трухлявых бревен и досок, что Коршун решил – быстрее будет пройти этим залом.
Там было полутемно.
Не поднимая головы, Коршун быстро шел, перепрыгивая через дыры в полу, перебегая по бревнам, на которых лежали доски... И вдруг он услышал короткий смешок.
Он сразу остановился и вскинул меч.
В неожиданной встрече он был в невыгодном положении – неизвестный противник увидел его заранее и потому имел преимущество.
Коршун не сразу разглядел источник смеха – в углу гнилого зала стоял стол, покрытый рваной серой скатертью. За столом на стуле сидело привидение.
Коршун знал о привидениях – многие говорили о них, но мало кто остался жив, увидев его.
Это был очень старый человек. Старый не возрастом, потому что у него были черные, грязные, спадающие на плечи волосы и такая же спутанная, по пояс, борода, но лицо его было протерто до костей, и глаза выглядывали из костлявых глазниц. Пальцы рук, покойно лежащих на скатерти, чуть не доставая до пустого красного бокала на высокой ножке, были обтянуты кожей, которая давно порвалась на сгибах, и сквозь ее разрывы были видны тонкие белые косточки. Одежда на этом привидении была под стать ему – некогда это был черный или серый халат, а может, свободный пиджак – черт его разберет. Теперь полосы ткани свисали с плеч на костлявую грудь. Зато на шее был тщательно завязан относительно новый полосатый галстук.
Коршун, конечно же, испугался. Каждый человек, а тем более воин, жизнь которого зависит от стольких случайностей, боится духов. Но при том Коршун, остановившись и приглядываясь к привидению, понял, что, вернее всего, оно не сможет подняться – будучи живым духом, оно тем не менее подчинялось правилам скелета. Скелеты не бегают, они могут рассыпаться.
– Здравствуй, – протянул скелет, словно заскрипела дверь.
Ему было трудно говорить, но все же слово получилось.
– Здравствуйте, – сказал Коршун.
– Воды, – сказал скелет. И замер, как будто все его силы были исчерпаны этим словом.
Коршун вдруг подумал, что таким вот и должен был быть сказочный Кощей. Только тот был проворней и даже сражался на мечах.
Коршун осторожно, словно допуская все же возможность, что привидение прыгнет на него, отстегнул от пояса фляжку и, подойдя к столу, стал наливать из фляги в высокий бокал.
Удивительно, что из бокала, от удара струи о его дно, поднялся столбик пыли.
Скелет смотрел, как льется струйка воды, и попытался дотянуться до бокала, но рука лишь сдвинулась на несколько сантиметров, и силы оставили привидение.
Оно с трудом подняло голову и поглядело на Коршуна.
– Ну! – сказало оно наконец.
