расправится с ним.
Нет, ему надо добраться до лазарета.
Коршун спустился к самой речке и быстро побежал вдоль берега.
Речка была грязная, вонючая, серая, словно в нее провалилась канализационная труба.
Пробежав шагов триста, Коршун понял, что миновал расположение штаба. За штабом, насколько ему было известно, тянулись старые канавы, в которых не должно быть людей. Там когда-то была городская свалка, но, видно, так давно, что мусор превратился в смесь земли, трухи, ржавчины – невнятную смесь бывших отбросов.
Поднявшись вновь от берега и убедившись, что вокруг пусто, Коршун прыгнул в канаву, и, хоть она вела не туда, куда нужно, он последовал по ней, минуя глубокие ямы, похожие на воронки от орудийных снарядов – от чего? от каких снарядов? – в одной из них он увидел труп солдата – видно, бежал от врагов да помер.
Когда, по расчетам Коршуна, до лазарета уже было недалеко, он увидел еще одного мертвеца. Он был голый, его грудь и правая рука были забинтованы – значит, он убежал или ушел из лазарета.
Через полсотни шагов Коршун увидел еще двоих раненых. Один из них был едва жив.
– Ты из лазарета? – спросил Коршун, увидев, что тот шевелится.
– Пить, – попросил тот.
Коршун отвинтил крышку фляжки. Там осталось совсем немного воды – хватило на два глотка.
– Они пришли, – прошептал раненый, – они пришли к нам и всех в лазарете перебили... Всех...
В том не было ничего удивительного, потому что было принято убивать чужих раненых. Если бы наши захватили их лазарет, тоже не стали бы чикаться. Что делать с ними, с ранеными?
И этот раненый скоро помрет. У него открытая рана в груди выше сердца и лужа крови вокруг.
– А что санитарки и доктора? – спросил Коршун.
– Пить, – сказал раненый.
– Нет у меня больше воды. Все равно ты скоро помрешь.
– Врешь, – сказал раненый.
– Что с докторами?
– Иди сам смотри, – сказал раненый и закрыл глаза. Он сердился на Коршуна.
Коршун пошел в лазарет, не оборачиваясь, хотя сзади раненый снова заныл: «Пить, пить, пить!»
Госпиталь лежал в низине, недалеко от места, где Коршун видел раненых.
Там было пусто.
Ни шагов, ни звуков, ни криков. Коршун понял, что тут никого нет.
Он спрыгнул в большую яму – в палату. Некоторые койки были пустые, в других лежали убитые. За занавеской, где была операционная, тоже было пусто, убитый лежал на столе – видно, его убили во время операции, а на нем, поперек, лежал доктор. Незнакомая сестра валялась в углу. Ее лицо было закрыто подолом. Она была изнасилована, а потом убита.
Коршун пробежал по траншеям лазарета – на вещевой склад, в комнату врачей... ни одного живого человека.
В комнате, где работали лекари, стояла большая бутыль с водой. Почему-то, разрушая все, ублюдки ее не разбили. Попробовав, Коршун наполнил флягу.
Потом побежал к тому раненому, который, может, еще жив.
Раненый был жив.
– Пей, – сказал Коршун. – Только скажи, что они сделали с санитарками и сестрами.
Тот пил долго, маленькими глотками.
– Спасибо, – сказал он. – Их увели, утащили с собой.
– Куда?
– Куда? Они везде здесь. Найди сам.
Коршун поднялся на вершину холма, чтобы разглядеть, что же происходит.
Он не боялся опасности. Ему было все равно.
Потом он почувствовал, что ноги устали, и сел.
Так и сидел на вершине холма и смотрел. Потому что если смотреть внимательно, умными глазами, то многое поймешь.
Район боевых действий расстилался во все стороны, насколько хватало глаз, и края его, если такие были, скрывались в легком тумане, который всегда висел над холмами за речкой и скрывал дома города. Лишь вершины соборов и колоколен поднимались над туманом. С другой стороны равнина, захваченная в последних боях противником, была перекопана траншеями, канавами и ямами, ибо многократно переходила из рук в руки, и Коршуну сверху было видно обширное старое кладбище, – когда он попал сюда и положение на фронте было лучше, то кладбище поддерживали в некотором порядке, могилы, хоть и коллективные, располагались рядами по номерам частей, и всегда можно было найти, где похоронен твой товарищ. Теперь же кладбище лежало в тылу ублюдков, и могилы были раскопаны, ублюдки и те бродяги, что сопровождали их армию, раскапывали неглубокие могилы в поисках вещей, с которыми хоронили павших. Ведь положено
