с той же скоростью, как Андрей отступал. Андрей задел каблуком камень.
– Я сказал тебе, – повторил первый мужчина негромко, – показывай, что в карманах.
Андрей запустил руки в карманы и вывернул их. Ключи и мелочь посыпались на дорожку.
– Ну, что нам с ним сделать? – спросил первый. И тут Андрей узнал его голос. Года три назад он служил в гимназии истопником, и гимназисты бегали вниз, в котельную: старшеклассники покурить или сыграть в карты, те, кто помладше, – потому что там было всегда тепло и интересно.
И это узнавание сразу успокоило Андрея. В мире, в котором он существовал, были свои порядки: в нем были и люди законопослушные, и тихие, и разбойники, и жулики, но существовала определенная установленность отношений. И еще не сказав ничего, Андрей понял, что своего эти мужики обижать не будут, даже если «свой» обозначает лишь гимназиста, которого этот истопник и не помнит. Как же его звали? Тихоном?
Теперь, когда они стояли рядом, Андрей разглядел и второго. У него было скуластое крепкое лицо, узкие губы и злые глаза.
– Не буду, – сказал Андрей. – Не буду, Тихон.
– Ты кто? – Тихон приблизил лицо – от него пахнуло водкой. – Ты кто такой?
– Я у вас в котельной все свои лучшие годы пробыл, – сказал Андрей, стараясь улыбнуться. Улыбка, правда, не получилась.
– Ах ты, мать твою! Гимназист! Из Александровской? Много вас было, разве всех упомнишь. А теперь что, в студенты пошел?
– Я в Глухом переулке живу, – сказал Андрей. – С теткой. Может, знаете?
– Кто вас всех знает, – сказал Тихон без злобы. – Они у меня, стервецы, курили. – Последние слова были обращены к спутнику, который стоял – руки в карманах бушлата – и покачивался.
– Если курили, – сказал он со злобой, – чего же он папиросу пожалел?
– А я не курил, – сказал Андрей. – И сейчас не курю. Но если вам деньги нужны, возьмите.
Тут он понял, что нетактично предлагать людям деньги, которые валяются на земле. Он опустился на четвереньки – ключи были большие, они блестели, их он нашел сразу, а монеты попали в грязь.
– Да ты чего, – сказал Тихон. – Ты ничего. Бог с ними.
Он тоже встал на четвереньки, и они с Андреем шарили руками по лужам.
– Во, – говорил Тихон. – Нашел. Двугривенный.
Его спутник стоял над ними. Ему это не нравилось.
– Пошли, – сказал он. – Штаны извозишь, мать твою.
– Не, – говорил Тихон. Он был совсем пьян. – Надо помочь. Гимназисту. Тебя как зовут?
– Андреем. Андрей Берестов.
– Как же, Андрей, Андрюша! Помню. Курносенький такой был.
Конечно же, Тихон Андрея не помнил, но теперь они были заняты общим и, с точки зрения Тихона, полезным делом.
– А много денег-то у тебя было?
– Не знаю, – сказал Андрей. – Около рубля, наверное.
– Дурак ты, гимназист. Если будешь каждому карманы разевать, не напасешься.
Тут он нашел целый полтинник, и на том они поиски прекратили, потому что второй, которого звали Борисом, хотел уйти.
Они пошли к выходу из сада все вместе. Андрей протянул Тихону мокрую ладонь, на ней было два пятиалтынных и гривенник.
– Нет, – сказал Тихон, – это ты себе оставь. У нас уже полтинник есть и двугривенный.
– Давай, – сказал Борис и взял деньги у Андрея. Что Тихону не понравилось. Он стал объяснять Борису:
– Тетка у него, в очках, Марья Павловна, я ее знаю, она к соседу моему приходила, еще на Пасху, благотворительность носила. Я ее, ей-бо, знаю, ты скажи, Андрюш, я ее знаю?
– Точно, знаете, – удивился Андрей.
– Я и говорю. Она женщина справедливая и небогатая, это я точно тебе говорю.
Борис не отвечал. Но и деньги не вернул.
Они вышли на Екатерининскую.
– Слушай, гимназист, – сказал Тихон, – пошли собачьей радости вкусим за твое здоровье. Ты не думай, у нас есть.
– Я не пойду, – сказал Андрей.
– Пойдешь, пойдешь, – сказал Тихон. – Выпьем, посидим. Надо согреться.
Через три минуты они сидели в жарком, душном и, как показалось Андрею, страшно уютном зале трактира. Половой принес штоф водки и горячей жареной чесночной колбасы.
Тихон, оказывается, теперь служил кочегаром на станции, а Борис был приезжий, из Пскова, и работал
