имеете дело.
– Да ты что?
– Я позову стражу, – сказала Люся.
И Дантес понял, что она и в самом деле так сделает. Он проглотил слюну.
– Но я не знаю, как найти эту Рабинову. Я знаю только, что она сама сюда приходит, когда надо...
Он обиженно отправился к двери, от двери отомстил:
– Спрашивай у Кюхли. Но учти, что он с тобой не будет, как я, цацкаться.
Она закрыла дверь, сорвала с себя это паршивое подвенечное платье, оно взвилось над полом и медленно опустилось, как морской скат опускается на песчаное дно.
И вдруг Люсе стало страшно, обидно и горько.
И она заревела.
Она поняла, что никогда не наденет такого платья на настоящую свадьбу. И все кончено. И жизнь ее кончена, и она будет теперь чахнуть в этой коробке вокзала.
Ей нечего было устраивать в новой комнате, но существование комнаты как-то отделяло ее от противного императора. Не вечно же спать в ногах у Павла Петровича, которого, может, в паспорте зовут совершенно иначе. Может, даже Герингом.
Она натянула джинсы, кроссовки, и тут ей захотелось спать – непонятно почему, может, перенервничала.
Когда она проснулась, то долго не могла понять, где она.
В дверь постучали.
– Император велел прийти на праздничный ужин. Мы продолжаем торжества.
Снова все сидели за столом и делали вид, что едят. Люська не прислушивалась к разговорам и старалась не смотреть на ту самую простыню, которую вывесили как трофейное знамя. Господи, ну как же выжить здесь!
Потом она решила попробовать иной путь. Она спросила мужа:
– Павел, мне можно погулять?
– Как так погулять?
– Я хочу сохранить форму, как ты, – сказала она.
Кюхельбекер, который подслушивал все разговоры, укоризненно проговорил:
– Допустимо ли так обращаться к нашему любимому императору?
Император смотрел на них по очереди, переводя круглую голову с жены на главного министра и обратно. Наконец губы его разъехались в усмешке:
– Никому нельзя называть меня Павлом, никому не дозволено обращаться ко мне в единственном числе. За это положена смертная казнь. Ясно?
Голос его поднялся почти до визга и разнесся по всему залу. Кюхельбекер не скрывал торжества, Люся поняла, что ошиблась в оценке характера своего мужа.
Но тот продолжал:
– Никому, за исключением моей единственной прекрасной супруги Люси.
Он поманил ее согнутым указательным пальцем, Люся послушно наклонилась к нему, и он поцеловал ее в губы холодными влажными губами.
«Как мертвец, – подумала она. И мысленно добавила: – А скоро мы с ним станем парочкой – сладкой парочкой».
– Павел, – сказала она, отстранясь от императора, – я хочу погулять по окрестностям.
– Где у нас безопасное направление? – спросил император у Кюхельбекера.
Тот сделал вид, что ничего не произошло.
– У нас нет безопасных направлений для прогулок, – ответил министр. – Как вы знаете, ваше величество...
Последние слова были произнесены с ударением, почти с издевкой.
– Почему?
Вдоль стола среди гостей, немногочисленных на этот раз, прокатился шумок.
– Потому что не пойманы люди, которые перед вашей свадьбой устроили покушение на невесту императора.
И Кюхельбекер повел длинной рукой в сторону входа в вокзал, где лежала расколотая каменная плита.
– Потому что до сих пор не пойман певец Веня Малкин.
– А вот это для меня загадка, – сказал Павел Петрович, сразу забыв о просьбе Люси. – Волки его, что ли, загрызли?!
– У нас нет волков, – быстро ответил лишенный воображения Дантес.
