Лишь на том берегу Москвы-реки горел костер. Возле него ходили люди размером с муравья, так что угадать, кто там есть, было невозможно. А вдруг и в самом деле Веня Малкин оказался среди бандитов?
У дверцы голубой бытовки стояла инвалидная коляска на колесиках.
Вот это неожиданность!
– Они здесь? Чего же ты не сказал?
– А если бы уже ушли? Тебе бы какое разочарование! Разве я не понимаю?
Люська прислонила велосипед к стенке бытовки и сказала Жулику:
– Ты постереги, ладно?
Жулик тявкнул, он был верным песиком.
Люся быстро вошла в бытовку.
Они все сидели за столом и мирно беседовали. Люся ворвалась с шумом, испугавшим всех.
– Здравствуйте, – сказала она, глядя на Соню Рабинову.
Партизан, надевший в этот раз генеральскую фуражку, узнал ее не сразу, а стал жмуриться, приставлять ладонь козырьком к глазам и бормотать невнятно. Кроме них, в бытовке оказалась новая жительница – маленькая серая женщина со скошенной челюстью и птичьим носом, который тянулся кончиком к губе.
И конечно же, идиот.
Может, это был не идиот, только Люся про себя называла его так.
Он не обернулся к Люсе, а продолжал тянуть воду из стакана, словно это было увлекательным занятием, а вместо воды ему достался апельсиновый сок.
– Люся, – сказал наконец Партизан. – Пыркин мне говорил, что ты вернулась. Он говорил, а я не поверил. Я решил, как разумный человек, если тебя снова увидели, значит, ты никуда не уходила, а просто здесь по соседству все это время бродила.
– А вы совсем не изменились, – сказала Люся.
– А вот ты изменилась, и это странно. Но я тебе должен сказать, что если ты нашла пищу специальную, от которой растут, мне говорили, что есть такая, будто под Малаховкой растет пальма, а с нее падают такие кокосы, что если их есть, то вырастешь...
– Вы меня искали? – спросила Соня, близоруко щурясь.
– Простите, что я так настойчиво...
– Я все понимаю. Давайте выйдем, погуляем немного по берегу, мне ведь тоже хочется вас кое о чем спросить.
– Ты бы сначала чайку отведала, – сказал Пыркин.
– Ты чай заваривать не умеешь, – сказала Люся. – И никогда не умел.
Никто не засмеялся, впрочем, Люся и не рассчитывала на это.
Девушки вышли наружу. Они спустились по ступенькам к парапету. Вода в реке была серая, она отражала небо.
– Мне иногда хочется уплыть отсюда, – сказала Соня.
Люся наконец-то смогла ее рассмотреть.
Соня была высока, ростом с Люсю, но склонна к полноте. Правда, ей никогда не стать полной, по крайней мере здесь. Волосы у Сони были черные, густые, зачесанные назад, с пробором посреди головы. Она носила очки. Больше Люся ни у кого не видела очков, словно люди здесь презирали необходимость хорошо видеть. Как вижу, так и вижу... А платье у Сони было какое-то детдомовское, балахоном, видно, она поддалась здешнему обычаю – носить, пока не развалится.
Соня тоже разглядывала Люсю.
– Мне вас очень жалко, – сказала Соня. Глаза у нее были карие, в черных ресницах. – Я сначала не знала, какая вам уготована роль, а потом поняла, что это трагедия.
Интеллигентная, подумала Люся. Она не презирала интеллигентов, как было принято в ее семье и среди любовников матери. Она сама хотела стать интеллигентной.
– Скажите, а вы знаете, как мне отсюда уйти? – спросила Люся. Лучше сразу спросить, время дорого.
– Мне трудно ответить на этот вопрос.
– Ну вы хоть знаете, как меня украли?
– Со мной никто не разговаривает, – отвечала Соня.
– Я отсюда уже уходила.
– Я знаю, – сказала Соня. – Вы же меня тогда видели.
– Конечно, но тогда я еще не понимала, что все зависит от вас.
– Нет, – сказала Соня, – нe от меня. От Дениса.
– Кто такой Денис?
– Это мальчик. Он там за столом сидит, он больной, но очень хороший.
