– Какое лицо? Лицо с усами. С черными усами, как у Гитлера, только длиннее.
– Азербайджанец?
– Нет, не черный, наш. Может, украинец. И хакает. Она и сама хакала по-южному, но за собой, видно, не замечала.
– Ну какие-нибудь приметы у того человека были? Может, шрам или одного глаза не хватало?
Дашенька засмеялась. Хотя чего тут смешного?
– Глаза на месте, шрамов нет, только зубы золотые – резцы с обеих сторон, наверное, не москвич, москвичи золотых зубов спереди не ставят, правда?
– Молодой?
– Молодой, молодой, только если ты, девушка, думаешь, что это и есть Люськин хахаль, то ошибаешься. И по той причине, что он как будто приказ выполнял. Только что расписку у меня не потребовал.
– А где эта записка? – спросила Дашенька. – Ее можно увидеть?
– Где записка? А бог ее знает где... Куда-то сунула, на что мне ее держать?
– А что было в записке?
– А тебе зачем знать? – спохватилась Евдокия. – Тебе-то какое дело до чужих записок?
– Ну вы же понимаете, – обиделась Дашенька. – Мне надо знать, когда Люся вернется. В понедельник контрольная по литературе, ее же могут стипендии лишить!
– Какая еще стипендия! – возмутилась Евдокия. – Тут большими деньгами пахнет. И, ох, боюсь я...
Наконец-то она произнесла нормальные слова.
И тогда плюхнулась на Люськин диванчик и заревела.
– И не нужны мне ихние деньги! Неужели мне не понятно? Это деньги откупные! Они у меня ее купить хотят! Может, и в живых ее нету!
Откуда-то из-за пазухи Евдокия вытащила пачку долларов – толстую пачку, стала размахивать ею, но так, чтобы я их не перехватил.
– Я к окну потом подбежала – он в машину садится!
– В «Мерседес»? – заинтересовалась Дашенька.
– Какой еще «Мерседес», бери выше – джип «широкий»!
Я сразу сообразил, что имелся в виду джип «Чероки». Великорусскому языку и «чероки» по плечу.
Больше мне ничего не удалось узнать. Но, по крайней мере, есть джип, есть портрет одного из членов этой компании.
– На словах он ничего не передавал? – спросил я.
– На словах? Конечно же, конечно! Я спросила, как она себя чувствует, – ведь я мать, а не дерьмо собачье!
Дашенька наклонила голову, чтобы не улыбнуться этому трагическому сравнению.
– Я спросила, а он говорит: «Как сыр в масле, мамаша!» Так и сказал. И ушел. Я еще вслед спросила, далеко ли она от Москвы? А он, не оборачиваясь, так хмыкнул и говорит: «А вы с чего решили?» Вот и все.
– Ну, я пошла, – сказала Дашенька. – Я вам позвоню в понедельник, узнаю, придет ли она на контрольную.
– Да что ты с этой контрольной привязалась! – рассердилась Евдокия, провожая гостью.
Теперь можно было ехать в ГАИ.
Подполковнику уже позвонили.
Я прошел к нему в кабинет в скучном доме на Садовом кольце. У него лежала на столе распечатка из компьютера.
– Вам ведь человеческая информация нужна? – спросил подполковник.
У него был вид взяточника и пройдохи. Это ничего не означало. С другой внешностью в ГАИ выживают лишь жулики.
– Да, расскажите, что вам известно.
– Вот именно. Когда нужно – бегут ко мне: Сергей Сергеич, помогите! А как фельетоны писать, то я выгляжу черт знает каким вымогателем.
Может, он думает, что я из газеты? Я не стал спорить – у Калерии и нашего института свои линии связи со всеми, кто может пригодиться.
– Синий «Мерседес» с номером, который вы мне частично передали, зарегистрирован на имя Малкина. Вениамина Малкина. Это вам что-нибудь говорит?
– Он однофамилец певца?
– Это и есть певец, так называемый тяжелый рок. Знаешь? Вот подрастут у тебя детишки, тогда узнаешь, что такое тяжелый рок. Ты женат?
– Нет еще.
