Сквозь разбитое стекло было слышно каждое гулкое слово, произнесенное в холле.
– А как Мосин? – спрашивал Лядов. – Гена Мосин, как он?
Человек, обклеенный нашивками, отвечал обстоятельно и басовито. Лядова он знал и доверял ему.
– Мне не докладываются, – говорил он. – Кто будет мне докладываться? Они меня в большинстве и тогда не замечали. Что такое – зам по режиму? Только когда я заходил в лабораторию или к себе вызывал за нарушение. Тогда спохватывались.
– Ну уж брось, Николаич, – возразил Лядов. – Мы с тобой сколько вместе выпили?
– Ты что-то выглядишь неладно, – сказал Николаич. – Болеешь? Или последствия? У нас у многих последствия, а меня ничего не берет.
– А я обрадовался, что тебя увидел, – сказал Лядов, – я когда моего друга сюда подышать воздухом привез, не думал, что кого-нибудь из знакомых встречу.
– А ты что, провалился тогда? Исчез, как дезертир с боевого участка.
– Пришлось уехать. Ты же знаешь мои семейные дела.
– А многие удивлялись.
– Честное слово – личные причины.
– Вот видишь, до чего нас перестройка довела, – сказал Николаич. – Чтобы я, зам по режиму, можно сказать, генерал-майор, работал охранником!
– Ну уж, наверное, не охранником, а начальником охраны.
– Только слово одно. У меня всего двое осталось. Спят еще. Ночью ходили. Ночью опасные воры приезжают, за досками и стеклом по домам шарят. А остальные сбежали.
– Как так сбежали?
– А так, что не платят нам. Вот люди и бегут.
– А что, армия не помогает?
– У нее свои проблемы. Не помогает.
– Хорошо, – сказал Лядов, – пошли к тебе, посидим, ты нам посоветуешь, где можно порыбачить.
– А у вас машина?
– Мы машину не стали брать. Оставили все снаряжение на станции, а сюда на автобусе.
– Ну пошли, пошли, – сказал генерал Николаич.
Он развернулся и понес свой рыхлый живот к приоткрытой двери в дальнем конце вестибюля.
Они по очереди скрылись за дверью – впереди Николаич, за ним легким суворовским аллюром Лядов. Наконец Майоранский. Этот был всех старше и слабее, потому еле тащил ноги.
Но, глядя на него, Егор понимал, что и он безнадежно стар, ему сделать шаг – выше сил. А рядом Вера, интересно, сколько она берет в высоту? Или бегает с барьерами?
Спросить Егор не успел.
Вера сказала:
– Пошли. Больше здесь охраны нет.
– Куда?
– Нельзя от них отставать. Мы не знаем, куда их понесет.
Вера уверенно пересекла вестибюль. Егор брел за ней, он поглядел наверх: хрустальная люстра – сейчас рухнет.
Снаружи встало солнце, и первые горизонтальные лучи достигли подвесок люстры, породив взрыв света.
На полу валялось много окурков.
Вера попала в поток света и, окруженная золотым нимбом, казалась античной богиней из тех быстрых охотниц или бегуний, что соревновались с оленями.
Она подошла к двери со скромной табличкой «Комендатура».
Встала у косяка.
Егор испугался, что дверь откроется и кто-нибудь выйдет. Он собрал все силы и добежал до Веры.
Вера стояла, прижавшись спиной к косяку, голова склонилась к щели в неплотно прикрытой двери.
Ей, может, и было что-то слышно, Егор же не слышал ничего, кроме невнятного гула голосов.
Он хотел попросить Веру повернуться, но тут изнутри донесся короткий и натужный вскрик, будто человек поднимал непомерную тяжесть и надорвался. Потом наступила тишина.
– Да в кармане ищите, в кармане, – раздался громкий голос Лядова. – Быстрее.
Вера оторвалась от стены и, схватив Егора за руку, потащила его в сторону, к лестнице, ведущей наверх, к зрительному залу. Егор вдруг, как в кошмаре, понял, что он уже был в этом кинотеатре и так же прятался под широкой лестницей на второй этаж, только это была лестница в ресторане «Приморский», где собирались консулы.
