– Та ж вы догадались, – сказала она с украинским акцентом – настоящим, не наигранным: Тамарина мама – дитя украинского юга, принесенное в Подмосковье турецким ветром, чтобы найти счастье, мужа и знания. Пока что она была почти счастлива, остальное на подходе.
Дядя Миша склонил свою сухую, правильную, страшно обыкновенную голову, чуть улыбнулся тонкими губами, пригладил редкие волосы и сказал, глядя на Тамару:
– Болтун – находка для шпиона.
– Я могу уйти, – сказала Тамара. – Я могу вообще уехать из Москвы, я могу эмигрировать в Израиль. Динка уже эмигрировала, вот и меня лишитесь.
– Ты еврейка? – спросил дядя Миша.
– Да ты шо? – возмутилась Тамара. – У мэне уси прэдки мордва.
Дядя Миша открыл рот, а Тамарка, страшно довольная тем, что обыграла генерала, пошла в маленькую комнату, где стояла кофеварка, и занялась делом. Ее вроде бы и не было, но в ее маленькой комнате было слышно каждое слово.
Наступила недолгая пауза. Дяде Мише не терпелось спросить, есть ли мордва в предках Тамарки, но он сдержался и достал из своего «дипломата» папочку в прозрачном пластике, вытащил оттуда белый лист и сказал:
– Мы с вами получили письмо.
Никто с ним не стал спорить, хотя ясно было, что письмо получил именно он. Или его контора.
Я смотрел на листок – обычный машинописный, А 4, и у меня нехорошо билось сердце. У меня бывают предчувствия, я им верю. Я не телепат и не знаю, существует ли телепатия или жулики выдумали. Но эмпатия есть, и я эмпат, один из редких таких уродов.
Ничего хорошего нам от этого письма ждать не приходилось.
Дядя Миша прочел:
Дядя Миша передал листок Калерии.
Потом сказал:
– Написано карандашом.
Лера прочла, из маленькой комнаты выплыла Тамара с кофейником. Поставила кофейник на стол и протянула руку.
Лера молча передала ей письмо, потом прочла Катрин. Только потом оно добралось до меня.
А я уже знал, что вернее всего первый кандидат на командировку в мертвый мир – ваш покорный слуга. Или, как можно сказать обо мне: «Ваш покойный слуга».
Тамара разлила кофе по чашкам. Чашки у нас хорошие, Пушкинский дом подарил за нашу электронную собаку. Сервиз Ломоносовского завода.
Мы вели себя как на рауте: чинно, благородно. И товарищ генерал был не хуже нас.
– Что вы скажете, Калерия Петровна? – спросил наконец наш гость.
– Почерк Егора? – спросила Калерия.
– Да, мы проверили, – ответил дядя Миша. Он не удивился милицейскому вопросу. В любом случае мы здесь все следователи.
– Тогда у меня нет сомнений, – сказала Лера.
– А какие ребята! – сказала Тамара и вдруг принялась рыдать. – Вы бы знали!
Дядя Миша встрепенулся, он еще не привык к Тамариным рыданиям – Тамара легко плачет, легко смеется, у нее все железы и гормоны расположены под самой кожей.
Я понимал Тамару. Я был рад, что Егор смог прислать нам письмо, что он остается на живой земле, хоть и умер для нее. Хороший парень.
– Вы чего? – спросил дядя Миша.
– Она так ребеночка хотела, – взвыла Тамара.
Вряд ли у нее был шанс побеседовать с Люсей наедине – я о таком не слышал. Но мыслила она верно.
Наши друзья остались там – так случилось, что они не смогли возвратиться, они стали мертвецами, но не прониклись злобой и холодом Нижнего мира.
– Если вы тоже не сомневаетесь, – сказал дядя Миша, – то мы должны поверить всему, что сказано в письме.
– Вы представляете, как ему было трудно нам весточку послать? – сказала Катрин.