– Куда?
– На станцию Переделкино. Там несколько дач выделено для членов «Мемориала». Кстати, когда я туда ездила, за мной и гонялся этот самый бандит, о котором я вам рассказывала.
– Что же вы мне сразу не сказали, к кому ездили?
– А разве кто-нибудь из нас мог подозревать, что ее дочка покончит с собой?
– Откуда вы знаете, что она покончила с собой?
– Никакой в этом тайны и никакого заговора нет, – ответила Лидочка, которой не хотелось тратить силы на убеждение милиционера. – Вчера на даче я была вместе с Соней Пищик, подругой Алены Флотской. Она как раз приехала к Татьяне Иосифовне, чтобы поделиться своей тревогой. Она беспокоилась, что у Алены… как это сказать?
– Депрессия, – подсказала Сонечка, которая стояла в дверях спальни. Она, оказывается, услышала разговор и поднялась. – Депрессия, только я не думаю, что надо обсуждать мои дела с милицией.
Она явно догадалась, с кем говорит Лидочка, и была настолько разгневана, что густо покраснела.
– Она у вас, – догадался лейтенант: видно, телефон хорошо работал. – Она не велит вам со мной разговаривать.
Почему-то милиционеру это показалось забавным.
Соня хлопнула дверью и удалилась в большую комнату. Лидочке было неловко – хоть она и не сказала милиционеру ничего такого, что могло бы повредить Соне, но, может быть, вообще ничего не следовало говорить?
– Кстати, – сказал лейтенант, – хоть мы с вами еще об этом побеседуем – вы когда вчера уехали с дачи?
– Это не телефонный разговор.
– Мне некогда сейчас оформлять документы. Может быть, от быстроты зависит расследование.
– А разве Алена не покончила с собой?
– Вернее всего, она покончила с собой, но в таких случаях мы всегда проводим экспертизу и допрашиваем свидетелей.
– Даже когда эксперт уволился в коммерческую организацию, а лимитов на пленку не дали.
– Ваша ирония неуместна, – ответил лейтенант, который, видно, подслушал эту фразу в каком-то сериале с претензией на элитарность. – Вы не ответили на мой вопрос.
– Я уехала в темноте, было часов семь, даже больше семи.
– А гражданка Пищик?
– Позвать Соню к телефону?
– Передайте ей трубку.
Лидочка положила трубку на столик и позвала Соню. Та появилась почти мгновенно, словно стояла под самой дверью.
– Лейтенант Шустов хочет тебе что-то сказать.
– Еще чего не хватало! – заявила Соня, но трубку взяла.
Чтобы не подслушивать, Лидочка ушла из комнаты. На столике перед диваном стояли две рюмки – одна, Лидочкина, была лишь пригублена. Лида допила коньяк.
Вскоре в комнату вернулась Соня. Она была еще сердита, но гнев ее угас.
– Завтра просил меня к нему прийти.
– Это его работа.
– Да что ты все о работе, о работе! Они все садисты! Ты не знаешь, какими похотливыми глазами он на меня сегодня глядел. Совершенный козел.
Лейтенант не показался Лидочке совершенным козлом, но спорить она не стала.
– Он еще требует, чтобы я ехала к Татьяне. Еще чего не хватало! Может, ты съездишь?
– Но ведь договорились, что ей можно позвонить.
– А он говорит, что звонить бесчеловечно. А разве человечно, если она услышит эту новость из моих уст? После моих просьб! После того, как я ее умоляла позвонить Алене! Ведь я считаю, что Татьяна – потенциальная убийца своей дочери. Если бы она вовремя поддержала дочь, Алена осталась бы жива. Можно я еще себе налью?
Выпив очередную рюмку коньяку, Соня задумалась.
– Самое обидное – ты даже не представляешь, насколько обидно, – произнесла она, почесывая толстое колено, обтянутое черным шерстяным чулком, – что этот козел почувствовал облегчение. Вот бы не хотела! Ты понимаешь, что Аленка пошла на это, чтобы его наказать. Я клянусь тебе, что она его наказать хотела. Чтобы он зарыдал, понимаешь, опомнился, понял, что он натворил, какого человека убил! А знаешь, что получится? Он утрется и пойдет дальше, даже вздохнет с облегчением. Из всех подлых мужиков – он самый подлый.
– Соня, я же ничего не знаю, – перебила ее монолог Лидочка. – Ты говоришь мне о ком-то, словно я с ним знакома.
– Ты права. Я вижу в тебе подругу, как будто мы тысячу лет знакомы.
– Так о ком ты говорила?
– Об Олеге. Об Осетрове. Об этом партийном ошметке.
– Знаешь что, Соня, – заявила Лидочка. – У меня от вас всех голова идет кругом. Еще вчера утром я была обыкновенной женщиной и не участвовала в смертях, убийствах и покушениях. Сейчас – я в центре какой-то гигантской интриги…
– Не преувеличивай. Никакой интриги нет.
– Лейтенант Шустов другого мнения.
– Твой лейтенант – козел и садист. Я тебе говорю со всей откровенностью. В отличие от тебя я знаю мужчин.
– Меня не интересуют мужчины, – сказала Лидочка. – Мне была нужна шкатулка.
– Лида, я должна тебе сказать, что у тебя типичная вязкость сознания. Для тебя шкатулка важнее человеческих судеб. Стоит твоя шкатулка у Алены. И всегда стояла. Ее Аленке бабка Маргарита отдала. Но я не хотела говорить при старухе…
– При ком?
– При Татьяне Иосифовне. Она жадная, как Гобсек. Если бы я при ней сказала, что шкатулка стоит у Алены на комоде, она бы бросилась получать ее через суд. Все же карельская береза!
– Но ты внутрь заглядывала?
– К сожалению для тебя – заглядывала. И знаю, что шкатулка пустая, как космос. В ней Аленка хранила свои старые пуговицы. Килограмм пуговиц.
– А где же вещи? Дневники? Ты не знаешь?
– Подумай, с чего бы мне спрашивать у Аленки про твои бумаги? Откуда мне знать, что шкатулка не всегда была пустой? Может быть, и Аленка этого не знала. Стоит шкатулка, как всю жизнь стояла, а бебехи из нее еще до войны выкинули.
Лидочка не нашлась, что сказать: Соня была права.
– Я тебе хотела сказать об этом, а потом подумала – ты же все равно будешь Аленке звонить, пускай она тебе сама скажет. Какое мне дело до чужих шкатулок?
– Жалко, – сказала Лидочка.
– Жалко, – поняла ее Соня. – А мне в тысячу раз жальче. Тебе ведь жалко, что Аленка не сможет рассказать тебе про тетрадки, а мне ее как человека жалко. У нее, конечно, были недостатки, но она притом – моя лучшая подруга. А может, и единственная.
– А при чем тут мерзавец?
Соня налила еще коньяку.
– Извини, – сказала она, – но я постепенно у тебя отогрелась. И физически, и душевно. Ничего, что я твое время отнимаю?
– Я не спешу.
– Тогда я расскажу тебе грустную историю жизни моей подруги Алены Флотской.
Наверное, эта формула и даже подзаголовок рассказа уже давно созрели под выпуклым лбом Сони. Лидочка наблюдала за интересным феноменом, как у нее на глазах ужас перед лицезрением смерти и горе
