– Не спешите. Отдыхайте. Я пойду поужинаю, а то весь день без горячей пищи. И не бойтесь. Никто вас больше не тронет. Но, конечно, никому не открывайте, не посмотрев предварительно в глазок. Никому. Ясно?
– Ясно.
– Спокойной ночи.
Спать было еще рано – половина девятого. Лидочка устроилась с книжкой на диване, но, конечно же, не читалось – слишком много впечатлений.
Потом потянуло в сон.
Лидочка быстро отправилась в ванную – она боялась, что заснет.
Глава 4
Ты никого не видела
Утро началось со звонка в дверь.
Лидочке показалось, что еще ночь – так сумрачно было за окном.
Звонок был настойчив, он сбивал мысли, в нем была угроза, как бы продолжение тут же забытого ночного кошмара. Звонили убийцы… Лидочка кинулась было к двери, как была, в одной ночной рубашке, но потом остановилась в коридоре, замерла, стараясь проснуться и привести в соответствие мысли и окружающий мир.
Для этого сначала надо было посмотреть на часы, но часы остались в комнате. Тогда лучше заглянуть в глазок.
Лидочка заглянула в глазок и обнаружила, что за дверью, опираясь на палку, в меховой широкой шубе и в сером шерстяном платке стоит Татьяна Иосифовна Флотская. Этого еще не хватало!
Лидочка открыла дверь.
– Ты спала? – спросила Татьяна, не скрывая укоризны.
Лидочка знала, что услышит дальше, и потому молча отошла в глубь коридора.
– Я уже дошла до станции, доехала до Москвы, по Москве бултыхалась полчаса или час, еле тебя отыскала, у вас все переулки перекопаны. Думала, что придется звонить.
– Вы бы позвонили из автомата, я бы вас встретила.
– Я подозревала, что ты дрыхнешь, поэтому и дала тебе лишних полчасика поспать. Я-то ранняя пташка – как запоет вертухай, как ударят по рельсе, так я и бегу в сортир.
Татьяна хмыкнула и принялась разматывать платок.
– К тому же, – сказала она, – на улице жуткий мороз. Не стой как скифская баба. Поспеши на кухню, поставь чайник – чашка кофе меня спасет.
Что Лидочка и сделала.
Пока чайник грелся, она быстро ополоснулась, оделась и приготовила нежданной гостье завтрак.
Татьяна объяснила, и это было естественно, что ночью ей стало не по себе. Совсем не по себе. Она начала плакать и поняла, что должна найти каких-то людей. И тут обнаружила, что людей-то и нет. Племянница уехала в Германию, друзья, если они и были, вымерли или покинули эту страну, и вдруг оказалось, что проще и приятнее было поехать к Лидочке, с которой познакомилась сутки назад. Ведь именно Лидочка – не чужая. Они практически родственники, встретившиеся после долгой разлуки, Лидочка того же возраста, что и несчастная Аленка, и именно в ней Татьяна почувствовала родственную душу, ты понимаешь?
– Человек в стрессовой ситуации, – рассуждала Татьяна, большими глотками спеша допить чашку кофе в расчете на добавку, – ведет себя на первый взгляд нелогично, им руководят инстинкты. Инстинкт рода, инстинкт самосохранения. Как ни странно, меня вел к тебе инстинкт самосохранения – раненое животное чутьем понимает, какие травы для него целебны, а какие – ядовиты. Под ядовитой травой я имею в виду Соню. Вот к ней в трагический момент жизни я бы не смогла обратиться, потому что она недобрый человек…
Татьяна Иосифовна продолжала говорить, выговариваясь, видно, за недели одиночества и за вчерашний день, когда это одиночество она почувствовала в полной мере. А Лидочка с безнадежностью размышляла о том, что, вернее всего, сегодняшний день тоже погибнет – Татьяна Иосифовна послана ей злою судьбой, чтобы лишить свободы.
После третьей чашки кофе Лидочка смогла все же вставить вопрос в сплошной поток речи гостьи:
– Какие у вас планы, Татьяна Иосифовна?
– У меня? Планы? Не говори глупостей. Какие могут быть планы у старухи, только что потерявшей единственного родного человека?
– Но ведь вы ехали, наверное, не только для того, чтобы поговорить со мной?
– Если ты думаешь, что я хочу поехать в морг, – испуганно заявила Татьяна, плотно обволакивая кухонную табуретку мягким телом, – то ты ошибаешься. Я не переживу той картины. Нет, ни в коем случае. Ни одна мать не может увидеть свою дочь в таком виде.
Лидочка ничего не ответила, но почувствовала громадное облегчение от того, что ей не придется сопровождать в морг несчастную мать. Впрочем, не исключено, что лейтенант Шустов заставит ее туда поехать – Лидочке приходилось читать в американских детективах, как несчастную мать или жену везут в морг на опознание…
– Но я подумала, – сказала Татьяна, – что мне все-таки надо зайти к себе в квартиру.
– А где это?
– Где Аленка жила. Это же теперь моя квартира! Я – наследница.
Наверное, формально так и было. Некогда, вернувшись в Москву, Татьяна подселилась туда, к Аленке с бабушкой. Потом она купила небольшое кооперативное жилье на «Аэропорте», где почти не бывала, потому что сдавала квартиру одному швейцарцу, предпочитая свежий воздух Переделкина.
Татьяна вытащила мужской бумажник, извлекла из кармашка небольшую фотографию хорошенькой, чернокудрой, с острым носиком девушки. И Лидочка наконец-то увидела Аленку.
– Она была полной? – спросила Лидочка.
– Нет, совсем худой. Чертами лица мы похожи, но должна тебе сказать, что в двадцать, даже в тридцать лет я была как тростиночка, а теперь вот – результат неправильного обмена веществ.
– Вы хотите туда пойти? – спросила Лидочка.
– Разумеется. Ты меня проводишь туда? Это два шага, всего два шага. А то я за себя боюсь. Я одна не выдержу!
– Конечно, – согласилась Лидочка.
Из двух бед ей выпала меньшая – хоть не надо ехать в морг. К тому же ей любопытно было побывать в той квартире.
В том, что в ее быстром согласии присутствовали и корыстные мотивы, Лидочка призналась лишь самой себе: ей хотелось увидеть то место, где стояла шкатулка, и, может быть, случайно заметить, как из-под комода высовывается уголок когда-то завалившегося туда дневника.
– Единственная деталь, – заметила Татьяна Иосифовна, – ключей у меня нет. Я их давно уже потеряла.
– А как же мы туда попадем?
– Я знаю из разговора с лейтенантом Шустовым, что ключи находятся у него. Он мне сказал по телефону. В крайнем случае отберем у Соньки. Ей они уже не понадобятся.
Лидочка позвонила в милицию, подошла Инна Соколовская, Лидочку она не узнала или сделала вид, что не узнала, но призналась, что лейтенант Шустов будет к десяти.
Пока они собирались да шли до милиции, с заходом на рынок – надо купить чуть-чуть зелени: Татьяна испытывает нехватку витаминов, пока отдыхали на скамеечке в коридоре милиции, Татьяна все говорила, но, к сожалению, не сказала ничего достойного запоминания. Мучения и лишения, которые ей пришлось претерпеть, долгие годы оставались лишь ее бедой и собственностью, но, когда она дожила до иных времен, она решила, что государство, общество и каждый отдельный член общества обязаны заплатить за причиненное ей зло. Причем это правило распространялось на всех жителей нашей страны, включая собственную дочь Татьяны, из-за чего и усугубились противоречия, а потом и вовсе вражда между этими женщинами. Так что и теперь Татьяна была убеждена в том, что ее беды, в число которых вошла и смерть дочери, должны разделяться остальными. Ближе всех была Лидочка,
