Интересно, подумала Лидочка, выходя из кабинета, какая у него биография, что кончал, как живет, – он же для нее теперь стал не просто лейтенант, а самый настоящий Знакомый Лейтенант.
Осетров поднялся, когда увидел, что дверь в кабинет открывается.
– Можете заходить, – сообщила Лидочка и поняла, насколько ситуации в жизни схожи – ведь это больше всего похоже на поликлинику. Вот она вышла от доктора, а следующий зайдет, и его спросят: что беспокоит? И начнут выяснять, что там, в нем, не в порядке.
Лидочка уселась на стул, освобожденный мужчиной, которого и она, и Шустов полагали основным кандидатом в убийцы.
Дверь в кабинет была закрыта. Но дверь-то была фанерной, и со стула, на котором раньше сидел Осетров, можно было отлично слышать все, что говорилось внутри. Голоса звучали настолько явственно, что Лидочка всполошилась, не сказали ли они с Шустовым лишнего, чего Осетрову слушать не положено. Впрочем, лейтенант говорил вполголоса – видно, он знал, что здесь и двери имеют уши.
Голоса изнутри переплетались, наезжали друг на друга, потому что Шустов, заполняя бланк допроса, выяснял имя, отчество и так далее.
Осетров Олег Дмитриевич, тысяча девятьсот тридцать девятого года рождения, старший научный сотрудник Института тихоокеанских проблем, проживает… еще какие-то вопросы.
Лидочка отвлеклась, потому что представила себе, каково сейчас этому немолодому человеку, которого ей так трудно было представить убийцей, точно так же как Татьяну или Соню. Знала она такие ситуации затянувшихся романов, в которых молодая женщина переоценила свои силы или бросилась в последний бой с опозданием – такие романы умирают мучительно, со скандалами и угрозами, особенно если Алена была истеричной натурой. Но никто в нашей действительности не убивает женщин, даже если они угрожают твоему общественному положению. К тому же одного взгляда на Осетрова Лидочке было достаточно, чтобы почувствовать его растерянность и страх. Его поведение выдавало в нем человека, никак не способного к решительным поступкам. Если бы он и положил Алене куда-то, допустим в чай, цианистый калий, потом сам бы вызвал «Скорую»…
– Олег Дмитриевич, я пригласил вас, чтобы получить показания о смерти гражданки Флотской Алены Сергеевны, – произнес голос Шустова. – Вам знакома она?
Осетров откашлялся.
– Да, – сказал он и снова откашлялся, – простите, я немного простужен. Да, мы вместе работаем, в одном отделе.
Мимо Лидочки прошли, разговаривая, два милиционера, поглядели на нее, будто заподозрили в том, что она подслушивает допрос, но, наверное, ей это показалось. Из-за них Лидочка пропустила часть разговора.
– Значит, вы не отрицаете особых отношений с покойной? – спросил Шустов.
– Да, мы были с ней дружны. У нас было много общих интересов.
– И вам приходилось навещать ее в квартире на Васильевской?
– Да, о господи, ну конечно же! – тут Осетрова словно прорвало. Потому что он до этого момента сопротивлялся, как бы исполняя ритуал – если тебя вызвали на допрос и даже если ты заранее решил признаться во всем, все равно первое время, подчиняясь инстинкту самосохранения, ты сопротивляешься, запираешься, словно девушка, добровольно пришедшая на свидание, но оберегающая последние бастионы своей чести.
– Я все вам расскажу, только оставьте меня в покое. Я не менее вас травмирован этой трагедией. Я был дружен с этой женщиной, да, вы можете написать на меня, куда вам угодно, – может быть, я был единственным человеком на свете, который ее понимал! Вот именно! Я все сказал. Теперь пишите, забирайте меня, сообщайте, делайте что хотите…
– Куда писать-то? – спросил лейтенант. Он мог становиться наглым, если человек ему не нравился.
– Как куда?
– А кому есть дело до вашего морального облика? Может быть, вашей жене?
– Только не ей! Она уже столько пережила! Вы не представляете.
– Очевидно, по вашей вине, – заметил лейтенант.
– Скорее по вашей, – отрезал Осетров. Голос у него был злой. – Я лишился любимой работы, я тяну от получки до получки, живу на жалкую зарплату, и вы это полагаете моей виной?
Возможно, лейтенант не знал о цэковском прошлом Осетрова. Он замолчал, чем лишил Осетрова главного оружия – возможности яростно спорить.
В возникшей паузе Лидочка физически ощущала неудобство, которое испытывал за стенкой Осетров. Он пришел сюда в полном смятении – одновременно желая действовать, сопротивляться, жаловаться, понимая в то же время, что его славное прошлое здесь ему лишь мешает.
Первым не выдержал молчания Осетров.
– Так зачем же вы меня вызывали? – спросил он с остатками гонора в голосе.
– Вы приглашены сюда, – вежливо ответил лейтенант, – в качестве свидетеля по делу о смерти Елены Сергеевны Флотской. Я вас уже ознакомил с вашими правами и обязанностями.
– Товарищ следователь, меня сейчас не интересуют права и обязанности. Надеюсь, меня ни в чем не подозревают?
Опять пауза.
Не хотела бы Лидочка оказаться на месте Осетрова.
– Ну? – раздался голос Осетрова.
– Вы о чем? – спросил Шустов.
– Так вы будете меня допрашивать или нет?
– Гражданин свидетель, – Шустов несколько сменил тему, – расскажите мне, пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах вы в последний раз видели гражданку Флотскую.
– Алену?
– Если вы ее так называли, то Алену.
– За два дня до ее смерти.
– Как вы узнали о дне ее смерти?
– На следующий день после смерти в институт примчалась ее подружка Соня Пищик, чтобы сообщить о самоубийстве Алены, причем она сделала это так, чтобы все обратили внимание на меня – словно именно я довел ее до самоубийства.
– А это так и было?
– Не повторяйте глупостей, молодой человек, – ответил Осетров. – Наши отношения с Аленой не давали никаких оснований полагать что-нибудь подобное!
Ну вот, подозреваемый приходит в себя – он уже спокойно врет. Словно Шустов ничего не знает.
– Есть другие мнения, – сказал лейтенант. – Продолжайте.
Спокойствие милиционера раздражающе действовало на Осетрова. Если он и был готов сопротивляться, то теперь ему, должно быть, показалось, что все это бесполезно.
– В последний раз я видел Алену Флотскую… в отделе. В явочный день, в среду.
– Да я не о среде спрашиваю, – озлился тут Шустов, – я говорю о дне смерти Флотской. Меня не интересуют ваши отношения дома или на работе – меня сейчас интересует только смерть Флотской. Неужели вам на нее наплевать?
– Ну как вы смеете так утверждать!
– Это вы меня наталкиваете на такую мысль.
Соколовская быстро прошла по коридору, толкнула дверь, вошла. Внутри сразу наступила тишина. Потом голос Шустова произнес:
– Инна Борисовна, я тебя очень прошу, побудь где-нибудь… в коридоре. У нас разговор.
– Еще чего не хватало! – возмутилась Инна и тут же вышла в коридор.
Она уселась на соседний с Лидочкой стул и тоже стала слушать возобновившуюся беседу Шустова с Осетровым.
– У меня есть показания свидетелей, – сказал Шустов, – что вы посетили Елену Флотскую в день ее смерти в восемнадцать часов вечера. Вы подтверждаете или отрицаете этот факт?
Наступила еще одна пауза.
