Дым из жерла трубы летел назад. В упругомКимвальном пенье рей дрожал холодный гул.И солнца лик мертвел. Громада моря кругомОбъяла горизонт. Везувий потонул.И до бортов вставал и, упадая, мерноШумел разверстый вал. И гребень, закипев,Сквозил и розовел, как пенное Фалерно, —И малахит скользил в кроваво-черный зев.
Вокруг пещеры гул. Над нами мрак. Во мраке,Краснея, светятся глаза моей собаки.Огонь, и в них огонь! Из-под глухой стены,Где сбилось стадо коз, они устремленыЗа вход, в слепую ночь, на клики чад Нерея,Туда, где с пены волн, что прядают, белея,Срывает брызги вихрь, где блещут космы грив,Дымящихся внутри, и буйный их приливСнегами топит брег. — Вот грохот колесницыИдет торжественно над темной высотой:Я глохну, я слежу крутящиеся спицы,Что мечут на бегу свой отблеск золотой,И слепну от огня. — Привет тебе, Державный!Теперь тебя твой враг приветствует как равный!
Морского ветра свежее дыханьеИз темноты доходит, как привет.На дачах глушь. И поздней лампы светОсенней ночи слушает молчанье.Сон с колотушкой бродит — и о немСкучает кто-то, дальний, бесприютный.Нет ни звезды. Один Юпитер мутныйГорит в выси мистическим огнем.Волна и ветер с темных побережийДоносят запах ржавчины — песков,Сырых ракушек, сгнивших тростников.Привет полночный, ласковый и свежий,Мне чьей-то вольной кажется душой:Родной мечтам и для земли — чужой.
И снова вечер, сухо позлатившийДороги, степь и удлинивший тень;И бледный лик, напротив солнца всплывший;И четко в ясном воздухе застывшийСреди бахчей курень.Стар сторож, стар! И слаб и видит плохо,А век бы жил!.. Так тихо в курене,Что слышен треск подсохшего гороха…Да что кому до старческого вздохаО догоревшем дне!
