Навес кумирни, жертвенник в жасмине —И девственниц склоненных белый ряд.Тростинки благовонные чадятПеред хрустальной статуей богини,Потупившей свой узкий, козий взгляд.Лес, утро, зной. То зелень изумруда,То хризолиты светят в хрустале.На кованном из золота столеСидит она спокойная, как Будда,Пречистая в раю и на земле.И взгляд ее, загадочный и зыбкий,Мерцает все бесстрастней и мертвейИз-под косых приподнятых бровей,И тонкою недоброю улыбкойЧуть озарен блестящий лик у ней.
С застывшими в блеске зрачками,В лазурной пустой вышине,Упруго, качаясь, толчкамиСкользила она по струне.И скрипка таинственно пела,И тысячи взоров впилисьТуда, где мерцала, шипелаПустая лазурная высь,Где некая сжатая силаСтруну колебала, свистя,Где тихо над бездной скользилаНаяда, лунатик, дитя.
Шелковой юбкой шурша,Четко стуча каблучками,Ты выбегаешь дышатьУтром, морскими парами.Мать еще спит, ты одна…Палубу моют, смолою,Темная, пахнет она,Море — соленою мглою.Мглистая свежесть кругомСмешана с золотом жаркимРаннего солнца, с теплом,С морем цветистым и ярким.Только что вымытых рукКрепко и нежно пожатье,В радостном взгляде — испугЗа башмаки и за платье:С шваброй разутый матросЛезет, не выспавшись, чертом…Льется, горит купорос,Сине-лиловый, за бортом…Ах, но на сердце тоска!Скоро Афины, и скороТолько кивнешь ты слегкаС полуопущенным взором!
