Сверкала Ступа снежной белизноюМеж тонких и нагих кокосовых стволов,И Храмовое Дерево от зноюМолочный цвет роняло надо мноюНа черный камень жертвенных столов. Под черепицей низкая вихараТаила господа в святилище своем,И я вошел в час солнечного жараВ его приют, принес ему два дара —Цветы и рис — и посветил огнем: Покоился он в сумраке пахучем,Расписан золотом и лаками, плененПолдневным сном, блаженным и тягучим;К его плечам, округлым и могучим,Вдоль по груди всползал хамелеон: Горел как ярь, сощурив глаз кошачий,Дул горло желтое и плетью опустилЭмаль хвоста, а лапы раскорячил;Зубчатый гребень, огненно-горячий,Был ярче и острее адских пил. И адскими картинами блисталаВся задняя стена, — на страх душе земной,И сушью раскаленного металлаВихара полутемная дышала —И вышел я на вольный свет и зной. И снова сел в двуколку с сингалесом,И голый сингалес, коричневый Адам,Погнал бычка под веерным навесомВысоких пальм, сквозным и жарким лесом,К священным водоемам и прудам.
Мятую красную феску мастер водой окропил,Кинул на медный горячий болван и, покрывшиМедною феской, формою с ручками, давит,Крутит за ручки, а красная феска шипитНа раскаленном болване…Твердая, теплая выйдет из формы она,Гордо наденешь ее и в кофейнеСядешь мечтать и курить, не стыдясь за лохмотьяИ за курдюк на верблюжьих штанах, весь в заплатах.Холодно, сыро, в тумане морской горизонт,В бухте зеленой качаются голые мачты,Липкая грязь на базаре,Горы в свинцовом дыму… Но цветут, розовеют сады,Мглистые, синие, сладостно дремлют долины…Женщина, глянь, проходя, сквозь сияющий шелковый газНа золотые усы и на твердую красную феску!
