наверх. Элий зажал свободной рукой нос и рот, пытаясь заставить себя не дышать. Так он выиграл несколько секунд. Свет сделался ярче. Еще секунду, еще… Он медленно выдохнул воздух. Стая пузырьков устремилась наверх, зовя за собой. Он уже видел солнечные лучи, пронизывающие воду. Легкие разрывались, прося воздуха. Пальцы сами собой разжалась, он вздохнул, и в легкие хлынула вода. И тут же его потянуло вниз… Солнечный свет вдруг сделался недостижимо далеко. Элий был еще жив. Он видел, как медленно проплывают перед глазами камни, как устремляются наверх веселыми стайками пузырьки воздуха. Шум воды уже не в ушах – внутри черепа. Ближайшую сотню лет на берегах Стикса Элий будет слышать только его…
Когда снизу раздался гул, Ганс и привратник склонились над колодцем.
– Вода? – спросил привратник.
– Вода, – утвердительно кивнул Ганс.
– Он же утонет, – сказал привратник.
– Утонет, – подтвердил Ганс.
Уже была видна бурлящая поверхность, белая пена вскипала, как отличное Гансово пиво в кружке. Привратник с воплем прянул от колодца. А Ганс не двигался и неотрывно смотрел на приближавшуюся воду. Пена вскипела, грозясь выплеснуться и… не выплеснулась. Зеленоватая вода, бешено бурля, забилась о стенки колодца. Он опять был полон. Ганс уже открыл рот, чтобы помянуть безумного римлянина, как вода забурлила вновь, и на поверхность вынырнуло две головы. Ганс попытался поймать ближнего человека за ворот одежды, но пальцы скользнули по голой коже: человек был наг. Нагой пловец ухватился одной рукой за край колодца, подтянулся, и поднял за собой второго. Тот, второй, был бледен до синевы и совершенно неподвижен, а вода вокруг него из зеленой сделалась розовой. Ганс и привратник кинулись на помощь. Мокрый шлепок безжизненного тела о камни, будто огромная рыбина плюхнулась на лоток торговки. Пальцы утопленника сжимали сигнум когорты, на котором не хватало орла. Ганс с трудом узнал в израненном человеке своего постояльца. А нагой купальщик выпрыгнул из колодца и бросился к утопленнику, положил тело грудью себе на колено и треснул ладонью меж лопаток. Утопленник закашлялся, изо рта хлынула вода.
– Жив! – изумленно выдохнул Ганс.
Только теперь он рассмотрел странного пришельца: кожа красная, будто ошпаренная кипятком, тело худое, жилистое, без единой капли жира, глаза прозрачнее воды. На макушке – хохолок светлых волос, как у новорожденного. И ни намека на щетину. Щеки по-младенчески гладкие. И откуда только он взялся? Неужто сидел на дне? Почему-то такое объяснение не казалось безумным.
– Мне одежду, а для него повозку, – сказал неизвестный, кивая на своего друга, которого рвало водой.
Ганс не посмел ослушаться. И побежал в деревню.
– Они здесь? – прохрипел Элий.
– Здесь, – отозвался Юний Вер.
Элий повел глазами. Он их видел, но смутно. Они стояли вокруг него – молодые, как двадцать лет назад, в броненагрудниках, в красных военных туниках. Вся когорта «Нереида». Кроме двоих. Не доставало трибуна Корнелия Икела и легионера Курция.
– Тиберий, – позвал Элий, и его брат выступил вперед. – Ты жив?
– Нет.
– Почему же тогда я тебя вижу сейчас, при свете дня?
– Ты наглотался воды из колодца. Скоро ты утратишь способность нас видеть и с нами говорить.
Элий дотронулся до руки Тиберия. Пальцы прошли сквозь ладонь легионера.
– Так ты умер…
– Нет, я метаморформировал.
– Зачем ты сделал это? Зачем? Я так гордился тобой. Прежде. А теперь…
– Не мог иначе. Никто бы не смог. Спроси Вера, он расскажет.
– Но я никогда тебя не пойму, – в отчаянии прошептал Элий и затрясся – то ли от холода, то ли от рыданий. – Сразу после войны я просил императора тебя обожествить. Руфин ответил кратко: «Невозможно». Тогда я сказал…
– Не надо, – перебил Тиберий.
– Тогда я сказал, – повторил Элий, – «В своем сердце я его уже обожествил».
– Прости, – сказал Тиберий и отступил.
Привратник изумленно следил, как бывший утопленник что-то бормочет, разговаривая сам с собой, и протягивает руку в пустоту. Больше всего привратнику хотелось дать деру, но ноги его приросли к камню.
Внезапно вода в колодце вновь закипела, и на поверхность вынырнуло еще одно тело. Юний Вер вытащил его на плиты двора. На этот раз он не пробовал откачать утопленника: от долгого пребывания в воде тело раздулось и пошло синими и красными пятнами. Кожа на кончиках пальцев разложилась и прорвалась, и теперь наружу торчало бесцветное мясо – будто утопленник надел дырявые перчатки. Странно только, что почерневшее лицо, с оскаленным ртом казалось по-прежнему красивым. Колодец вернул тело Магны.
А по двору уже цокали лошадиные копыта – Ганс пригнал повозку. Лошадь храпела и рвала поводья. Спасенные погрузились, и Ганс пустил лошадь вскачь. За повозкой, едва не задевая кроны деревьев, мчались по воздуху прежние обитатели колодца. Поначалу Элий видел их отчетливо. Но потом силуэты начали таять, и когда повозка остановилась у дверей гостиницы, и Летти кинулась навстречу, Элий уже не мог различить ни своего брата, ни его друзей. Но лошадь продолжала храпеть и рваться. Вер поднял Элия на руки и понес в дом, как ребенка.
Но на пороге замер. Он услышал чей-то крик и обернулся. Крик леденил душу куда сильнее, чем вода колодца. В нем были боль и ужас. И мольба о помощи. Бесполезная мольба. Вер не мог понять поначалу, кто кричит. Ганс молчал. Его жена, стоявшая во дворе – тоже. Более того, никто из них не слышал крика. Но вопль продолжал звучать в ушах Вера. И тогда он понял наконец – это кричит от боли мать Магны, узнав, что ее дочь мертва. А Вер слышит ее крик, ее боль… Только он слышит.
Глава XIX
Игры Юния Вера
«Завтра должны состояться выборы в шестой трибе».
Элий вошел в триклиний и зажмурился. Не то, что бы он смутился, просто блеск обнаженных женских тел – розовых, смуглых и шоколадных на мгновение его ослепил. Потом он раскрыл глаза и уставился с некоторым изумлением на странную компанию, расположившуюся в триклинии Юния Вера. Столовая была не велика, как не велик и дом, снятый Вером по возвращении в Рим. Вряд ли здесь могло в обычные дни расположиться более девяти пирующих. А сейчас… Элий пересчитал обнаженных женщин. Их было восемь. А ему показалось, что красавиц не меньше двух десятков.
Обстановка столовой была скромна: выкрашенные киноварью стены с узкой полосой растительного орнамента, черно-белая мозаика на полу, деревянные ложа с шерстяной обивкой, простенький стол с инкрустацией костью – так может выглядеть триклиний какого-нибудь заштатного чиновника из префектуры по делам образования. Но вряд ли чиновник из префектуры по делам образования может пригласить к себе подобных куколок.
– Они тебе нравятся? – спросил Юний Вер.
Сам он возлежал за столом в венке из свежих роз голый. Одна из девушек – полнотелая блондинка – перебирала его пшеничные кудри, и время от времени целовала хозяина в губы. После освобождения из плена волосы Вера быстро отросли и стали виться, а на верхней губе начал пробиваться пушок. Младенец быстро взрослел. Но мало походил на прежнего Вера. Все было другим – и голос, и улыбка, и взгляд. Даже глаза сделались гораздо светлее.
– Они прекрасны, как богиня, которой служат, – улыбнулся Элий.
– Так присоединяйся к нам, – предложил Вер.
Элий присел на ложе напротив.
