Над рейдом висел резкий запах специй, овечьих шкур и мускуса.
Обосновавшимся в Йерском замке королю и его двору пришлось некоторое время подождать лошадей, которые должны были прибыть из Франции, но задерживались.
Каждый из прибывших воспользовался этим, чтобы побродить по земле, покинутой пять лет назад, и акклиматизироваться после дальних странствий. Им предстояло узнать много нового, а многое и позабыть.
А затем началось медленное восхождение на возвышенности и долгий путь через все мирное королевство — королевство без главы вот уже два года, после смерти матери короля и регентши, королевы Бланш Кастильской, — которое мудро ожидало возвращения своего сюзерена.
Арно Брюнель и его молодая жена входили в свиту короля. Джуния открывала для себя новую землю, ее обычаи, новое для нее небо. Открывавшиеся ей пейзажи, сменявшие друг друга вдоль дороги, по которой вилась бесконечная вереница, состоявшая из эскорта короля, армии, слуг, повозок с багажом, под жарким солнцем летнего дня, позволяли ей создать представление об этой неизвестной стране, куда ее привела любовь. Она наблюдала, размышляла, мало разговаривала на людях, но задавала тысячи вопросов мужу. С нею ехали две служанки-египтянки, не знавшие ни слова из языка этой чужой страны, в которой им отныне предстояло жить. Они были рядом с госпожой всегда — и когда ее несли на носилках, и на биваках, — окружая ее своими заботами. Их присутствие позволяло ей не отказываться от того, к чему она привыкла на покинутой ею родине, разговаривать с ними на родном языке. Компанию ей составляли также несколько других молодых женщин, турчанок, жительниц арабских стран, и африканок, ставших женами крестоносцев.
Триумфальное шествие через провинции короны повсюду встречали радостно. Города, деревни, небольшие городки, замки, старинные усадьбы, аббатства, монастыри оспаривали честь оказать приют Людовику IX и его свите. Вступление в города обставлялось торжественно, празднично, с парадами и танцами (Джуния очень любила танцевать), звучали речи и устраивались пиры. Невозможно было более полно выразить верность подданных своему королю. Часть почестей доставалась и членам его свиты, и это был первый контакт Джунии с государством, подданной которого теперь стала она благодаря своему браку. Она этому искренне радовалась, опираясь на верную руку Арно.
В субботу пятого сентября они прибыли в Венсенн, шестого король отправился в Сен-Дени, где присутствовал на благодарственном молебне и щедро раздавал привезенные с собой подарки.
В понедельник седьмого кавалькада вступила в Париж. Король, ждавшая ребенка королева и все трос их детей, приехавшие с ними из Палестины, где они родились, с большой помпой прошли через крепостные укрепления столицы.
Кортеж встретила пышная процессия духовенства и все парижане, разодетые в свои самые лучшие одежды, то и дело возглашавшие: «Ноэль!»[4] «Сен-Дени!» «Да здравствует король!» Народ ликовал, радуясь возвращению монарха.
Всю последовавшую ночь люди смеялись, пили, танцевали на улицах, площадях, обильно украшенных цветами, драпированных коврами, гирляндами, в свете факелов и фейерверков, возникавших почти всюду.
В атмосфере этого всеобщего восторга семейство Брюнелей познакомилось с Джунией.
По мере приближения этой встречи, которой она страшилась, молодая женщина не переставала твердить мужу с акцентом, который Арно находил очаровательным: «Я не понравлюсь вашим родителям… я знаю, что не понравлюсь им!»
Она дрожала, как агнец, которого ведут на заклание, когда переступила порог дома, в котором ее ждали с волнением, не меньше ее собственного, о чем, впрочем, она не догадывалась.
Дверь дома была отперта, и они вошли. Матильда тут же вышла к ним навстречу. Бросив нежный взгляд на сына, она сначала направилась прямо к своей новой невестке, которая, словно парализованная, остановилась в нескольких шагах от порога.
— Добро пожаловать в этот дом, который теперь и ваш, — проговорила она, по-матерински обхватив мелко дрожавшие плечи, как дрожит под муаровой попоной остановленная на скаку породистая лошадь.
Она прижимала к груди плачущее создание, чьи длинные, как у Суламифь, волосы, красота, изящество и аромат цветка покорили ее мгновенно.
После обмена сбивчивыми словами, восклицаниями, поцелуями между молодоженами, их родителями, братьями и сестрами, пришедшими их встретить, любопытными слугами все оказались в большой зале.
Джуния тут же попросила распаковать роскошные подарки, привезенные ею от отца каждому члену семьи. Это были только украшения тонкой работы из золота или из чеканного серебра, тканные золотом шелка, флаконы неизвестных духов, нефритовые шкатулки, изделия из слоновой кости… Все наперебой высказывали благодарность, изумление и восхищение…
Больше, чем благородством манер и щедростью юной египтянки, Матильда была восхищена каждым ее жестом. Сравнения с образом, описанным автором псалмов, воплощались в ее представлении в живую реальность: гибкая, как ствол пальмы, талия, высокая грудь, как у голубки, густые, здоровые волосы, напоминавшие ночной лес, лицо цвета амбры, глаза газели… Породистая до кончиков пальцев, таких тонких, что они были похожи скорее на детские.
Под своей вуалью из газа, схваченной широким золотым обручем, в длинном муслиновом платье с расширяющимися рукавами, с трехрядным золотым колье на шее, с длинными жемчужинами необычной формы в ушах, многочисленными плетеными браслетами, украшенными жемчугом, перегородчатым золотом и драгоценными камнями, Джуния была сам соблазн, воплощенное сокровище, сама женственность.
— Ну, сын, — сказала Матильда Арно, — стоит лишь посмотреть на твою жену, чтобы понять твой выбор.
— Я счастлив, мама, что она сумела вам понравиться.
— Не одна я ею очарована: взгляни, как перед нею рассыпается твой отец!
За какие-то несколько мгновений своей неповторимой грацией эта новобрачная, прибывшая из такой дали, покорила родителей, всю семью, вплоть до маленьких детей, которых она засыпала подарками и брала на руки с уважением и нежностью.
— Вы, должно быть, устали от такого долгого путешествия, — проговорил Этьен. — Сейчас вас проводят в ваши апартаменты, где вы сможете немного отдохнуть.
Еще весной некоторые комнаты дома перепланировали и обустроили для того, чтобы в них могли удобно расположиться Арно и Джуния. Они должны были жить в родительском доме, пока не подыщут и оборудуют постоянное жилье — купят или же арендуют, как будет лучше.
Когда молодожены ушли, все единодушно одобрили выбор Арно, радуясь этому союзу, о котором уже столько говорили, а теперь получили возможность его оценить.
Впечатление от этой молодой женщины было настолько благоприятным даже у таких критически настроенных умов, как Жанна и Мари, очарованных ею не меньше других, что Бертран, смеясь, задался вопросом, какие недостатки могут быть у этой дочери людей, условия существования которых были, несомненно, далекими от совершенства, но которые, как казалось, каким-то чудесным образом избежали проклятия отсталости.
— Будущее, несомненно, нам их покажет, — заметила Лодина, у которой с возрастом появился здравый смысл. — Она сделана так же, как и мы все.
Все с этим согласились, казалось, не без некоторого сожаления. Матильда спрашивала себя, что сказала бы о юной супруге Арно Флори, если бы осталась до их приезда на улице Бурдоннэ. Она, несомненно, оценила бы топкость, изящество, мягкосердечие новой родственницы. Жена ювелира еще раз пожалела о том, что ее старшая дочь уже уехала…
После признаний, сделанных ею матери в марте, они вместе обсудили возможные действия для разрыва с Гийомом. Таких было немного. Зная характер Гийома, мать посоветовала ей послать ему письмо, в котором объяснить все, чего в разговоре с глазу на глаз Флори просто не сумела бы сделать. Отвергнутому любовнику не удастся из-за разделяющего их расстояния прибегнуть к крайностям, которых от него можно ожидать.
Предложение это было мудрым, но безжалостным по отношению к нему. Молодая женщина, в конце концов согласившаяся с этим, находясь в доме родителей, долго боролась с собой, чтобы наконец на это
