в хрупкой надежде возрождается привязанность, которая, казалось, пережила ее преступления, крах ее супружества, порывы страсти, которая в действительности никогда не касалась запечатанной части ее сердца. То, что выглядело полнотой жизни, было не больше чем волнением на поверхности спящей воды, глубины которой были совершенно не затронуты им. Глубоко запрятанный, помимо ее сознания, в полной тайне жил крошечный источник, которого оказалось достаточно для того, чтобы в ней выжило главное чувство, в котором она себе не признавалась.
Не без волнения она обнаруживала, что эта молчаливая верность ее первой любви преодолела бурю второй, как бывает, когда реки, вливаясь в громадные озера, не растворяются в них, а выходят в другом месте такими же, как были.
Хотя гололедица не прекращалась, однажды утром доктор Лодеро снова приехал осмотреть свою больную.
— Я беспокоился о состоянии вашей матери…
— Ей лучше, слава Богу! И она будет счастлива услышать от вас подтверждение этого.
Врач тщательно сделал все, что было нужно, но Флори почувствовала в его манере какую-то отстраненность, большую сдержанность, чем обычно. Он признал, что состояние Матильды больше не вызывает никаких опасений и что нужны лишь самые обычные меры. Велел продолжать принимать прописанные лекарства, но постепенно от них отказываться, не изменил своей привычке выпить немного вина и поговорить, но быстро собрался в дорогу, ссылаясь на многочисленных больных.
— Поскольку вы так любезно пожаловали к нам, не могу ли я попросить вас осмотреть мою маленькую Агнес? Вот уже несколько дней, как у нее побаливает горло.
Он как будто секунду поколебался, а осматривая ребенка, не проявил своего обычного расположения.
— Банальный катар дыхательных путей, — проговорил он наконец. — Ничего серьезного. У вас есть инжир?
— Конечно. Я всегда запасаю много сушеных фруктов, готовясь к зиме.
— Отлично. Это, правда, не так хорошо, как свежий инжир, но все же прокипятите его в молоке или в меду. Когда он размягчится, дайте его дочери, но пусть она тщательно жует его, прежде чем проглотить. Она быстро перестанет жаловаться на горло.
— До настоящего времени я давала ей полосканье, настой просвирника, но этого, видно, было недостаточно.
— Можете продолжать и это наряду с инжиром, если хотите.
Он смотрел на Агнес с каким-то любопытством, заинтриговавшим Флори не меньше, чем его предыдущее поведение. Она отослала ребенка к Матильде и повернулась к врачу.
— Вы проявили столько самоотверженности в заботах о моей матери, — сказала она, — что я позволю себе, поскольку у нас установились такие хорошие отношения, спросить у вас, доктор, чем мы вас огорчили?
— Ничем, мадам, ровно ничем.
Было видно, однако, что его раздирали противоречивые мысли и что его неловкость росла.
— Эта крошка, — заговорил он снова секунду спустя, по-прежнему стоя у камина и созерцая языки пламени, — эта крошка… сколько ей точно лет?
— Я затрудняюсь назвать вам день ее рождения, доктор. Мы полагаем, около пяти.
— Как это — полагаете?
— Этот ребенок — подкидыш. Разве вы об этом не знали?
— Нет… но тогда же все меняется!
Доктор чудесным образом упокоился. Внезапное удовлетворение разгладило складки на его лбу, вернуло на лицо добрую улыбку.
— Вы верно сказали только что, мадам, об установившейся между нами симпатии, — живо проговорил он. — Именно ради этой недавней, но прочной дружбы я дам вам кое-какие объяснения, на которые вы имеете право.
Он снова снял плащ и уселся у огня на придвинутый Флори стул, устроившись на нем поудобнее.
— Мороз — не единственная причина перерыва моих визитов к вам, — начал он. — У меня нет привычки пренебрегать своим долгом в угоду своим удобствам. Итак, я не приходил к вам вовсе не из-за плохой погоды, а из-за того, что мне стало известно.
Молодая женщина ограничилась тем, что недоуменно подняла брови. Она ждала продолжения.
— Уехав в последний раз от вас и сделав остановку в Сен-Пьер-де-Коре, я отправился в Тюиссо, куда, как вам и говорил, собирался заехать.
В груди у Флори что-то сжалось, словно завязалось узлом.
— Меня приняли с обычным благожелательством, и в ходе разговора, говоря о больных, которых я посетил за день, я упомянул и вашу мать.
— Боже мой!
— Да. Называя фамилию «Брюнель», я и в мыслях не имел произвести на моего хозяина такое впечатление. Он был потрясен.
— Что же он сказал?
— Он рассказал мне все. Потребность в общении была непреодолима, и он доверился мне.
Он умолк. Из-за перегородки слышался чистый голос Агнес, разговаривавшей с Матильдой, ответов которой не было слышно, да где-то звенела посуда.
По щекам Флори текли слезы, которых она не пыталась скрыть.
— Теперь вы понимаете, почему я живу здесь одна и почему тот, кто по-прежнему остается моим мужем, показался вам несчастливым.
— Он ужасно страдал.
— А как теперь?
— Возвратившись во Францию, он сначала хотел остановиться в Париже, в ожидании сам не зная чего. Воспоминания, с которыми он там сталкивался на каждом шагу, быстро прогнали его из Парижа. Тем временем он осведомился о вас и узнал, что вы живете в Турении. Тогда-то он и решил также поселиться здесь.
— Почему, Господи, почему?
— Да потому, что этот мужественный рыцарь, это человек, увенчанный славой, этот воин, отличившийся своей смелостью, наделен верным сердцем, чувствительной душой и никогда не переставал испытывать к вам нежные чувства!
— Я не смела на это надеяться…
— Он и сам не был в этом уверен. Он сказал мне, что все понял в момент, когда глаза его остановились на вас в соборе.
— Почему же тогда это молчание, эта пустота?
— Потому что он думал, думает и сейчас, что девочка, которую он видел рядом с вами, ваша дочь. Дочь ваша и другого человека!
— Это же безумие! Ему следовало обо всем разузнать…
— Он не счел нужным никого расспрашивать после того, как увидел ее с вами в день Епифании, куда отправился с единственной целью подойти к вам, так как надеялся, что вы приедете на празднества в Тур. Он находит, что Агнесс похожа на вас, и даже признался мне, что был в отчаянии от того, что спас ей жизнь!
— Как можно было так заблуждаться!
— Если сначала он был готов простить вам мучительное прошлое, почувствовав наконец, что в состоянии трезво взглянуть ему в лицо, то новое открытие больше этого не позволяло. Решив таким образом, что вы мать этой девочки, он был потрясен еще и тем, что это предполагало последовательность в предательстве.
Флори повторила про себя эту последнюю фразу и почувствовала себя уничтоженной.
— Что вы теперь будете делать?
— Я вернусь в Тюиссо открыть правду тому, кто томится страданием, все ему разъяснить, в чем он так нуждается, не надеясь на то, что это когда-нибудь произойдет.
