Флори сделала протестующий жест. И тут же передумала.
«Позже увидим. Если я начну строить новые препятствия с самого начала, мы никогда не соединимся. Я признаюсь Филиппу во всем, но не теперь. Когда представится подходящий случай».
— Поезжайте, поезжайте скорее, — сказала она, чтобы не утверждаться в своих сомнениях, чтобы предстать перед свершившимся фактом, чтобы не поддаться малодушию. — Скажите ему, что и я, несмотря на всю свою вину, никогда не переставала считать наш союз нерушимым, не переставала с любовью думать о нем!
Как только доктор Лодеро уехал, она вернулась в свою комнату, позвала Сюзанну, чтобы та занялась с Агнес, и решила, что должна наедине сообщить обо всем матери.
Она уже заканчивала свой рассказ, когда от ворот донесся шум, чей-то голос, послышалось движение. Во дворе оказалась целая группа людей, что очень удивило Флори. В этот момент постучали в дверь.
— Что происходит?
— Вернулся доктор, мадам. Он спрашивает вас.
Действительно, в зале ее ждал доктор Лодеро.
— Я позволил себе проявить инициативу, дорогая мадам, за которую, надеюсь, вы не будете меня ругать, — сказал он, увидев Флори.
— В чем дело?
— Выйдя от вас, я отправился в путь, решив поторопиться, когда увидел, как по лесной дороге за стеной вашего поместья движется печальная процессия. На импровизированных носилках из ветвей деревьев крестьяне несли тело человека. Я подошел к ним. Человек, лежавший на носилках, был мертв.
— Мертв?
— Крестьяне сказали мне, что вышли на облаву, чтобы попытаться убить хотя бы нескольких волков, которые в это холодное время задрали уже каждое десятое животное из их стада овец и коз. Они убили одного и возвращались лесом с убитым волком на носилках из еловых ветвей, когда собаки обнаружили недалеко отсюда человека на лошадью, уже окоченевших и наполовину обглоданных волками.
Флори не произнесла больше ни слова. Ее пронзила не вызывавшая сомнений догадка. «Боже мой! Так, значит, он вернулся! Нет, нет, пусть это будет не он! Я не хочу, чтобы это был он!»
— Где он?
— Мне показалось правильным попросить крестьян положить его на вашем гумне, это была ближайшая постройка.
— Вы поступили правильно.
Флори надела поданный Сюзанной плащ.
Под навесом плохо освещенного вечером гумна люди стояли вокруг тела, прикрытого занавеской. Его положили прямо на устланную соломой землю на тех же самых носилках, на которых раньше несли волка, но решили, что нужно скрыть от глаз обглоданный хищниками труп. Однако левая рука, окоченевшая после смерти и застывшая от холода, была видна из-под красной ткани. На безымянном пальце руки, судорожно сжатой в последней попытке борьбы, блестело золотое кольцо.
«Я так и знала! Я так и знала!»
— Он, пока мог, сражался со стаей, — сказал один из крестьян. — В руке у него оставался кинжал с замерзшей кровью, а чуть в стороне лежали крупный волк и волчица, заколотые этим кинжалом. Он погиб, так как волков было слишком много… Голод и холод делают их особенно свирепыми в эту пору!
Гийом!
Флори наклонилась, желая приподнять пропитанную кровью ткань.
— Нет, мадам, лучше не надо!
Это вмешался Шарль, стоявший около трупа и раньше ею не замеченный. Уже по этому его возгласу она поняла, что ему все известно, что он был в курсе всего, может быть, уже давно… Какое это теперь имеет значение?
«Почему ты вернулся? Зачем? Может быть, ты хотел покончить с собой перед моей дверью? Какой инстинкт руководил тобою?
Что он сказал мне в тот осенний день, когда мы расстались? «Я отдал вам свою жизнь! Понимали ли вы это когда-нибудь?»
На нее нахлынула волна удушающих воспоминаний.
— Никто его не знает, — проговорил кто-то.
— В таком виде он просто неузнаваем!
— Что ему было нужно в лесу в такую погоду?
— Этого никто никогда не узнает.
Флори захотелось вырваться из этой засасывавшей, разрывавшей на куски спирали страдания. Подняв глаза, она снова встретила взгляд Шарля.
— Займись всем, что нужно, — сказала она ему голосом, которого он не узнал. — И сразу же сообщи священнику в Вансэе. Попроси его…
Голос ее прервался.
— Я знаю, что делать, мадам. А теперь идите к себе. Возвращайтесь в тепло. Вам здесь не место.
— Пойдемте, — вторил ему врач. — Я понимаю, ваше волнение в подобных обстоятельствах вполне естественно, но оно может вам повредить. Идемте же.
Он взял ее за руку и увел к дому.
Флори совсем не чувствовала холода, но очутилась перед большим камином в зале.
— Я приготовила вам укрепляющее питье, мадам.
Сюзанна протянула ей бокал. Так, значит, и для нее было все ясно! Ни для кого из ее домашних не было секретом то, что происходило в башне, стоявшей в плодовом саду… Но все это теперь не имеет никакого значения…
Она выпила пряную жидкость, содрогнулась от короткого приступа озноба и повернулась к доктору Лодеро.
— Если у вас нет неотложного визита, останьтесь, прошу вас. Вам же теперь некуда торопиться, поскольку незачем ехать в Тюиссо.
Благодаря странному стечению обстоятельств этот лекарь, о существовании которого она ничего не знала всего несколько дней назад, стал для нее кем-то вроде исповедника и уж, во всяком случае, доверенным человеком.
— Пожалуйста, пойдемте ко мне в комнату. Мать знает обо мне все, я хочу поговорить с вами в ее присутствии.
…Прошло много времени, когда врач, подавленный, вышел из комнаты. Его сопровождала Флори.
— Скажите Филиппу обо всем, что узнали, — проговорила она в последний раз. — События вынуждают меня признаться ему в своем втором падении даже раньше, чем он узнает, что Агнес приемный ребенок. Так будет лучше. Между нами не должно быть новой лжи. Он осудит, вынесет мне приговор, узнав обо всем. Ничего не должно остаться в тени.
Сейчас, потеряв все, она в каком-то смешении отчаяния и возбуждения осознавала меру своего несчастья.
Она закрыла за врачом дверь, постояла немного в неподвижности, словно замороженная головокружительным ощущением того, что стоит между двумя призраками.
Легкий стук в дверь вернул ее к действительности.
— Мадам, — сказал Шарль, входя в комнату, — его у нас уже нет. Его увезли в церковную ризницу, где он останется на ночь. Кюре просил передать, что завтра, рано утром, его похоронят.
— Спасибо.
— Я также подумал…
Не находя слов, чтобы продолжить, он протянул к ней руку с разжатой ладонью. На огрубевшей коже блестело золотое кольцо, снять которое с закостеневших пальцев ему, вероятно, стоило большого труда…
