ГЛАВА 24
Итак, члены секты Воду, так жестоко наказанные капитаном Роберто с его маленьким отрядом, исчезли в ночи. Офицер остался с десятью солдатами, Мариусом, Фрикет, Долорес и маленьким Пабло внутри зловещего храма, чуть не сделавшегося местом чудовищного преступления.
Перестрелка, — по-видимому, между бойцами полковника Карлоса и испанцами, — не прекращалась, лишь изредка ненадолго прерываясь. Звуки выстрелов раздавались все ближе, хотя точно определить расстояние до места стычки было трудно. Неожиданно в храм с криком вбежал часовой: «К оружию!»
Человек во главе отряда, что выскочил на поляну, несомненно знал, что здесь находятся девушки и мятежники, всего-то взвод. Неизвестные весьма уверенно и дерзко атаковали. Нападающие явно превосходили численностью мамбисес, однако солдаты Роберто занимали прекрасную позицию. К тому же все они были храбрыми, дисциплинированными, закаленными в боях. Испанцы растерялись, когда их встретили дружным прицельным огнем. Им и в голову не могло прийти, что сопротивление окажется стойким. Они дрогнули и отступили в лес — дожидаться рассвета.
К несчастью, у мамбисес, как обычно, было мало патронов. Зная это, капитан осмотрел патронницы. Оказалось, что каждый солдат может сделать не более десятка выстрелов. Роберто содрогнулся, но девушкам решил не говорить ничего. Нужно держаться. Если не прибудет поддержка, будем драться до конца. И да поможет нам Бог!
Понимая, что новая атака неизбежна, он приказал пробить в стенах бойницы, у каждой поставил по солдату, повторив не единожды:
— Стреляйте только наверняка. Зря патроны не расходуйте.
Когда все приготовления — а они проводились с удивительным спокойствием — завершились, взошло солнце, залив окрестность необычайно ярким светом.
И разразился бой. Испанцев было по меньшей мере человек триста. Они бросились к храму, теперь нисколько не сомневаясь в победе: ведь их было намного больше. И в самом деле, их встретили десятью выстрелами. Однако на землю упало десять бойцов. Атака не захлебнулась. Еще десять выстрелов. И еще десять трупов!
Капитан тем не менее явно забеспокоился: врагов слишком много, даже если каждый выстрел поразит испанца, патронов на всех не хватит.
Тем временем нападающие с бешеными криками подбежали к двери, стали колотить по ней топорами. Офицер подозвал пятерых солдат и приказал стрелять по самым активным.
Заметив, что пули не пробивают толстые доски, но зато свободно проходят в щели между ними, Роберто крикнул:
— Ложись!
Все повиновались. Сам же он продолжал стоять с револьвером в руке.
Поняв, что боеприпасы тают, и чувствуя, что все, кто находится в храме, вот-вот окажутся во власти безжалостного врага, офицер решил — хотя это ему и трудно далось — воззвать к состраданию противника. Не в отношении солдат или его самого, чья судьба была предрешена, а тех, кто безропотно и беспомощно ждал исхода — увы! — вполне ясного — этой беспощадной бойни.
Он достал носовой платок, прикрепил его к концу сабли, добрался до слухового окна и замахал, прося начать переговоры. Огонь прекратился. Тогда капитан звучным голосом, что был слышен даже в последних рядах испанцев, закричал:
— Здесь три женщины и ребенок. Их собирались принести в жертву Воду. Мы спасли их от смерти… Прошу вас, будьте людьми: сохраните жизнь этим невинным. Дайте честное слово, что они смогут спокойно уйти. С нами же делайте все что угодно.
В любой другой стране при любых обстоятельствах такой благородный призыв возымел бы действие. Но не здесь. Раздался грубый, яростный ответ:
— Огонь по этому крикуну!.. Огонь!.. Потом мы их всех выкурим как ядовитых тварей.
При этих словах — они в установившейся на поле боя тишине прозвучали особенно громко — Кармен побледнела, она узнала голос отца!
Десятка два винтовочных выстрелов раздались одновременно. Но капитан Роберто, осторожный как могиканин, предвидел возможность столь гнусного ответа. Едва только послышалась команда, он соскользнул вниз, и пули, никого не затронув, впились в крышу.
Тогда, вне себя от гнева и возмущения, он прижался к бойнице и крикнул, выражая крайнее презрение к вероломному противнику:
— Негодяи!.. Мерзавцы!.. Будьте прокляты!.. Пусть на вас падет кровь невинных!
Офицер невольно вызывал восхищение: смелость солдата сочеталась у него с благородством чувств и истинным величием души.
Он вытирал тонкую струйку крови на щеке, когда Фрикет с участием спросила:
— Вы ранены?
— Да так, пустяк, мадемуазель. Царапнуло камушком или кусочком свинца.
Молодой человек ответил на великолепном французском языке, на диалекте, характерном для жителей берегов Луары.
— Вы говорите как мой соотечественник, — заметила Фрикет с удивлением и нескрываемой радостью.
— Ну, в этом нет ничего удивительного, мадемуазель. Я галл по происхождению. Моя фамилия не Роберто, а Робер… Вполне французская, как видите.
— Да, но это же и моя фамилия!
— Уж не родственники ли мы?
— А почему бы и нет?
— Я был бы счастлив.
— И я тоже.
Разговор был прерван стоном умирающего. Пуля попала в голову одному из солдат, стоявших у амбразур. Роберто бросился на его место. Но его опередила Долорес. Она подобрала заряженную винтовку и стала бить не хуже снайпера.
— Подождите, — сказала Фрикет. — Мы можем еще немножко поговорить, пока идет перестрелка. Вы что-нибудь знаете о своей семье?
— У меня точные сведения. Мой прадед, капитан в Сан-Доминго, служил в армии генерала Леклерка[136]. Он родился в Амбуазе, и у него был…
— Брат…
— Да.
— Брат-близнец, и тоже капитан.
— Да, все верно. Откуда вы это знаете?
— …Братья были очень привязаны друг к другу и никогда не расставались…
— Да… да… Все так.
— Пока судьба их не разлучила. Одного из них, Жана, захватили в плен.
— Он бежал, обосновался на Кубе и стал главой нашей семьи.
— А другому, Жаку, удалось вернуться во Францию, и он основал мою семью… У нас хранится миниатюра, где они оба изображены в офицерской форме.
— Копию с этой миниатюры благоговейно передавали от отца к сыну, она сгорела во время пожара в доме моих родителей… На обратной стороне там было написано пожелтевшими от времени буквами: «Моему любимому брату Жану».
— Да-да… Совершенно верно!
— Значит, без всякого сомнения, мы родственники… Господи, как в романе!
