Подошел чистокровный конь, пощипывавший на свободе соленые стебли. Подбежали две собаки серо-стального цвета со стоячими ушами и бросились к автомобилю с отрывистым, волчьим воем[169].
В ту же минуту послышался свист, и кто-то, с сильным ирландским акцентом, крикнул:
— Ко мне, Боб. Тихо! Тоби, тихо!
Из хижины вышел черноволосый человек среднего роста, коренастый, с широченными плечами, живым взглядом. Одет он был в красную шерстяную рубашку и синие штаны, заправленные в большие сапоги из невыделанной кожи. Два револьвера висели на поясе.
Увидев автомобиль, он удивленно поднял руки и доброжелательно улыбнулся путешественникам:
— Автомобиль — здесь редкость. Добро пожаловать, джентльмены. Дом в вашем распоряжении. И я, и мой конь, и динго — все в вашем распоряжении… как и баран, который жарится на вертеле. Это так же верно, как то, что я Патрик О’Брайен, уроженец графства Лимерик в Ирландии.
Все это было выдано на одном дыхании, с многословием, свойственным одиноким людям, коли они любят поговорить, а случай сталкивает их с чужаками.
Путники вышли из автомобиля. Тотор протянул руку и сказал:
— Благодарим вас, мистер О’Брайен, за радушный прием. Позвольте представить вам моих друзей. Это мистер Меринос — американский турист, это мистер Бо — цветной австралийский джентльмен; а я — мистер Тотор, французский путешественник.
Все трое обменялись крепкими рукопожатиями с ирландцем, и Тотор прибавил:
— Вы, верно, не удивитесь, если я скажу, что мы умираем от голода и, главное, от жажды.
— Ну уж, мистер Тотор, от жажды мы не умрем, вот от голода — еще может быть, — заметил О’Брайен. — Но сколько ни пей, у доброго католика всегда останется сухое местечко в глотке, а для этого у меня всегда в запасе бутылки великолепного бренди. Милости прошу. Пойдемте скорей, жажда не должна томить людей! — сказал он и повел под навес у хижины, где жарилась баранья туша.
— Жарю ее для себя и собак, тут примерно сорок фунтов чистого мяса… хватит на четверых христиан и двух динго… Я режу по барану в день. Люблю хорошо поесть. А у хозяина их больше пятидесяти тысяч, и цена им — не больше шести шиллингов[170].
Продолжая демонстрировать удивительную говорливость, ирландец принес полдюжины dampers[171], две бутылки бренди, оловянный стаканчик, две жестяные тарелки, поставил все на пол и радушно предложил:
— Отрезайте сколько душе угодно…
— Видите ли, мистер О’Брайен, — сказал Меринос, — у нас нет ножей. Проезжая через горящие прерии, мы потеряли вещи… наши приборы…
— А, вы ехали через бур-бур? — многозначительно спросил ирландец. — А может быть, и через песчаную пустыню?
— Да, вы ведь знаете, что для автомобиля расстояний не существует…
— Вы… оттуда?
— Да, и даже из еще более дальних мест, потому что мы с западного берега и пережили множество приключений, о которых расскажем вам за десертом!
— Да, да, конечно, а пока поедим.
Во время этого краткого разговора ирландец успел отделить от туши ногу, нарезал розовую, сочную баранину тонкими ломтями, с небрежной щедростью разложил ее по тарелкам, и трое гостей принялись есть мясо руками. Да с какой жадностью! Баранина и лепешки быстро чередовались, и первая баранья ножка проскочила как закуска.
Ирландец рассмеялся и воскликнул:
— А! У вас отменный аппетит! Давайте, давайте, не стесняйтесь, есть еще ножка и две лопатки. Не хотите ли стаканчик бренди? Хорошо идет под жареную баранину… за ваше здоровье, дорогие путешественники!
— Очень признательны, мистер О’Брайен, вы так радушны, гостеприимны.
— Да это всего-навсего гостеприимство бедного пастуха, который зарабатывает десяток гиней в месяц. Вот мой хозяин примет вас как следует, по-королевски, в своем поселке Уолтер-Пул…
— Это далеко?
— В двух шагах, каких-нибудь двадцать миль, — сказал О’Брайен.
— Сорок километров… Значит, у меня хватит бензина.
— Там вы все найдете… Если только… кто знает… гм!.. Пожар, сигнал… — пробормотал О’Брайен.
— Какой сигнал? — спросил его немного встревоженный Тотор.
— Вы лучше меня знаете… но вы осторожны, — проговорил О’Брайен. — Ну и ладно… Будем есть, пить и говорить о посторонних вещах.
— Отлично, — согласился Меринос, не забывая работать челюстями. — Вы любите ваше нелегкое занятие? Ведь одиночество должно быть в конце концов тягостно.
— Я счастливее любого миллиардера, даже американца, как вы, — ответил пастух, — будь он даже королем шерсти, Сидни Стоуном, нашим главным покупателем. Главное, люблю животных. Я десять тысяч овец вожу с фермы на пастбище и обратно… это замечательная жизнь, и она мне не в тягость… Клянусь святым Патриком[172], моим покровителем, тут такие даровые попойки устраивают… А постоянные сражения с аборигенами[173] и теми, кто разводит лошадей и коров!
— Это что же, вы воюете с людьми той же расы и даже с соотечественниками?
— Овцеводы — заклятые враги коневодов и ковбоев, они в охотку истребляют друг друга. Ах, как здорово стрелять из карабина!
— Но из-за чего?
— Коневоды и ковбои утверждают, что наши барашки их разоряют, это, мол, копытная саранча. Овцы и впрямь срезают своими копытами прерии подчистую, так что лет пять-шесть земля приходит в себя… Там, где пройдет баран, коню и быку делать нечего… Чистая беда, по правде говоря… Но это борьба за выживание, а борьба есть борьба! А вообще-то, что бы они там ни делали или говорили, овцы — наше национальное богатство и первое животное, созданное Творцом!
Продолжая возбужденно болтать, размахивать руками, мистер Патрик О’Брайен буквально разрывался на части: приходил, уходил, разливал спиртное, разрезал мясо, пек все новые и новые лепешки. Сидевшие рядом с гостями динго получали обильные порции костей и мяса. Неожиданно ирландец заметно побледнел и замолчал. Его охватила конвульсивная дрожь, он глядел на своих трех гостей с нескрываемым ужасом.
— Что с вами, дорогой мой? — дружелюбно спросил его Тотор.
— Да нет, ничего, абсолютно ничего!
Внезапная перемена, начисто испортившая аппетит пастуха, проявилась в нем после того, как он обошел вокруг автомобиля. Ирландец добавил:
— Повторяю, господа, будьте как дома. Но наступает ночь, и я должен следить за стадом… позвольте мне забрать собак и заняться делом… Я вернусь через несколько часов.
Сказав это, он свистнул коня, который послушно подбежал к нему, бросил ему на спину седло, одним движением руки затянул подпругу, накинул узду и вскочил на него с обезьяньей ловкостью.
Друзья оцепенело смотрели на него, а он подобрал повод и неуверенно сказал:
— Когда вы приехали… я подозревал, что, несмотря на вашу молодость… вы входите в… А вообще-то я видел сигнал, подожженную долину. Значит, нужно вызывать ночь… Конечно, я должен был тотчас же скакать туда… Простите, что я замешкался… в вашей любезной компании… заставил ждать хозяина, который не может ждать… Но я еду, через несколько часов приказ будет выполнен, ферма Уолтер-Пул будет уничтожена.
Меринос и Тотор вскочили; они поняли, с каким человеком имеют дело, и хотели любой ценой
