— Э-э-э, я шутила над недавним знакомым Саманты, — наконец нашлась Мэри.
— Да, я согласна, друзья Саманты — это неиссякаемый источник юмора, — согласилась Эмма, проходя вглубь помещения. — Ее заметки и статьи тоже довольно забавны… довольно глупы, да, скорее глупы, чем забавны.
Она бросилась в атаку, ее слова были полны сарказма, цинизма и иронии. Эмма отлично знала, что они за штучки, эти красотки. Она хорошо знала им цену. Они были заокеанскими кузинами тех сволочей, что делали невыносимой ее жизнь, когда она работала в журнале «Класс» в Англии. В своем стремлении выбиться наверх она готова была стерпеть любое унижение, какое только могли выдумать или изобрести британские аристократки. А классовая жестокость была их любимым спортом. Сотни лет подготовки в отражении возможных выскочек из низов были уже заложены в их генах. И они знали, как с хирургической точностью применить то или иное слово, чтобы оно было как можно болезненнее, как использовать наиболее действенным способом самый малый жест, как отравить ядом самую невинную улыбку. По сравнению с Викторией Брокэм и ее соратниками эти американки были начинающими любителями в искусстве уничтожить человека. И это несмотря на то, что они были служащими ее же журнала. И если они собирались делать тоже, что и их британские коллеги, то они будут так же примерно наказаны. Она переняла их навыки, дополнила и улучшила своими методами, и сейчас все американские снобы ждали своей очереди получить заслуженную трепку.
Эмма присела за стол, пальцы запустила в груду хлама, взяла линейку, и посмотрела сквозь прозрачную пластмассу на свет лампы.
— Бог свидетель, я не брала на работу фотографа из Пент-Хауза. И эту девицу, которая выглядит ках шлюха с улицы. В этом есть какая-то традиция, или здесь принято просто снимать сиськи и задницы?
У Мэри Полк отвисла челюсть от неожиданности. С ней никто так не говорил с тех пор, как она вышла из детского возраста. Черт, даже судья не говорил с ней таким тоном, когда она попалась на героине в далекие дни своей молодости. Наверняка страховые фонды были задуманы именно для таких случаев, как этот. А теперь эта английская выскочка имеет наглость заявить ей, что у нее совсем нет вкуса! Нет вкуса! Предки Мэри Полк могли позволить себе не ютиться на «Мзйфлауре» — корабле первых переселенцев, они встречали суденышко в порту. Иисусе, ее семья сохранила классовые традиции. Мэри вспомнила о семейной гордости, ее глаза блеснули патрицианским огнем и она приготовилась к сражению.
— Эти снимки были сделаны Клодом Дэром, а девушка — Сэм Акрефильд. — Она произнесла эти имена таким тоном, словно бы выносила смертный приговор эталону вкуса и красоты Эммы Гиннес.
— Совершенно верно, — произнесла Эмма, едва улыбаясь и развалясь на стуле. — Порнографический фотограф и шлюха. Вопрос заключается в том, что они делают в нашем журнале?
— Послушайте, Эмма! Все пользуются услугами Клода, а он всегда работает с Сэм. Вы должны об этом знать. — Саманта стала волноваться. Она должна была вступиться за своих друзей.
— Все работают с Клодом… Все работают с Клодом… — Эмма тщательно скопировала мимику Мэри и постаралась как можно точнее передать ее манеру говорить. — Конечно, я знаю это. И любой в Западном Хэмп-шире, кто еще не выжил из ума, знает это. Вот в этом-то и заключается вся проблема. Послушай, дорогуша. Совершенно невозможно отличить один выпуск журнала от другого, один фасон повторяется везде. Почему? Да потому, что «все работают с Клодом Дэром» и только круглые идиоты, притворяющиеся, что они работают, или слепцы не могут заметить, что ваш выдающийся фотограф Клод Дэр полностью выдохся, что он импотент в творческом плане. А ваша Сэм Акрефильд просто девушка по вызову.
— Не вижу никакой, связи между их сексуальным поведением и нашим журналом, — высокомерно бросила Мэри Полк.
— Ну так я скажу тебе, законодатель моды, — прошипела Эмма. — Явный секс, — Эмма поиграла интонацией, — остался в моде прошлого года, и я боюсь, что ты тоже, милочка.
Эмма бросила вызов. Прозвучал зов трубы. Эмма была готова к драке. Если эта бостонка двинет хоть одним мускулом — она пропала.
— А кого вы хотите вместо него, Эмма? — едва прошептала Мэри.
— Пэт Паркер, — не теряя ни секунды, выпалила Эмма.
— Пэт Паркер? — переспросили в изумлении обе девушки в унисон.
— Но она же занимается фоторепортажами, — растерянно проговорила Мэри.
— И потом, она специалист по жанровым снимкам, — сказала Саманта. — Я говорю, что она не из известных, но вряд ли подойдет для «Селебрити»…
— Боже! Вы правы. Для «Селебрити» — нет, для «Нью селебрити» — да, — зазвучал триумфально голос Эммы. — Пэт Паркер всегда вовремя. Всегда там, где надо. Мне плевать у кого она причесывается или в каких ваших модных журналах не печатается! Если вы не работаете рискованно, вам не восхитить людей в этом мире. Вот и все. Безопасность пресна и скучна. Попробуйте заострить тематику, и вы увидите, что отбоя от читателей не будет! Но нам надо сначала их расшевелить. Отучите их от безмятежной жизни.
— Отучить их от покоя? Благодарю вас, Эмма. Большое вам спасибо, — слабо пробормотала Мэри, раздавленная критикой.
— Возможно, мы сможем использовать ее для рубрики «Звезды завтрашнего дня». Может быть, ей удастся убедить Тони Валентино переменить свое решение? — предложила Саманта.
Она с улыбкой запустила словесную ракету с ядерной боеголовкой в Эмму Гиннес. Вполне вероятно, что сама Саманта погибнет при взрыве, но надо дать понять этой проклятущей Эмме, что все в журнале знают до мельчайших подробностей историю ее унижения — это оправдывало риск.
У Эммы все поплыло перед глазами. В очередной раз интуиция ее не подвела. Она могла поклясться, что эти вертихвостки обсуждали именно ее, когда она появилась в комнате. И вот сейчас все это стало совершенно ясным. Кровь прихлынула к ее щекам и пошла расходиться по ее лицу, словно круги на воде от брошенного камня. Она сжала кулаки, пульс учащенно забился. Мысленно перед ней предстали все, кто когда-либо ее травил и унижал, она вспомнила лица всех, чьи слова жгли ее мозг, как кислота прожигает ткани. Еще больше она побагровела, когда вспомнила лицо этого парня, полного такого самомнения и самолюбования, который при всех, кто сейчас присутствует, унизил и растоптал ее в грязи. А это было трагедией всей ее жизни. Она всю жизнь стремилась достичь такого положения, где ее никто бы не посмел никоим образом обидеть. Тяжелая работа, самопожертвование, интриги и долгожданная победа, И что потом? Тут же появился новый кретин и испортил, отравил ей существование. Ей, стоящей во главе армии влиятельных людей. И кто? Никому не известный выскочка. Как его там звали? Валентино? Все в ней напряглось, когда она только лишь мысленно произнесла это имя. Глаза сузились, а зрачки впились в девушку, которая посмела дразнить ее.
— А вы знаете… Вы, может быть, знаете, почему я вас пока еще держу на работе? Ну так я вам скажу. Я хочу, чтобы вы выпустили последний выпуск вашего журнала для маразматиков «Селебрити». Зачем? Затем, что следом за этим на полном контрасте выйдет выпуск нового журнала «Нью селебрити». И каждый сможет почувствовать разницу. Вот почему я вас пока еще держу. Я сама никогда бы не смогла изобрести такую чудовищную скуку и серость, что вы успешно взрастили в «Селебрити». У вас двоих к этому есть несомненный талант. Вы можете навести тоску на всю Вселенную! Вы наслаждаетесь банальностями. Когда Господь творил безынициативных людей, он в уме уже держал вас за образец. Сейчас я отбываю во «Времена года» на ланч с Диком Латхамом, а затем отправлюсь на уикэнд в Малибу. И еще я хочу вас предупредить, что собираюсь уволить вас обеих. Вы, козявки, вы меня поняли? — прокричала высоким гневным голосом Эмма.
Долго сдерживаемые слезы наконец прорвались и хлынули потоком по ее щекам. Да, вышвырну их, и все дела! Эти красотки никогда не будут голодать, никогда не будут мерзнуть в холодной комнате с голыми стенами. На лето они отправятся в Хэмптонский курорт, а на зиму куда-нибудь в Англию, где какой-нибудь кретин-издатель предложит им перезимовать под его теплым одеялом в отделе рекламы… Такие никогда не переведутся. Наоборот, они вновь и вновь появляются, пересказывая, как знаменитая Эмма Гиннес, несмотря на свое влияние и славу, была втоптана в грязь в театре Джуллиарда никому неизвестным актером-новичком.
Эмма поспешила к двери, обернулась, и девушки увидели перекошенное яростью лицо их главного редактора.
— Ненавижу вас! Ненавижу вас всех! Придет день, и я вам покажу, как умею ненавидеть! Помянете вы еще меня!
