Бродуэй» до «Юстон Стейшн», ждет появления суп-портеров, которые никогда там не появятся. Ощущение было непередаваемым. Никто ничего не говорил — молчание было полным — все было написано на лицах.
«Мы прошли», — говорили лица.
«Полиция осталась сзади», — уверяли лица.
«Теперь нас никто не остановит».
Весь день толпа пыталась собраться, и весь день ей не давали этого сделать. Весь день она находилась в рамках, накапливая негативную энергию. Все события дня были связаны с нахождением в ограниченном пространстве: утром в пабе, в поезде на «Юстон Сквер», на станции «Фулхэм Бродуэй», где всех обыскивали, осматривали, потом оцепили и под эскортом повели на стадион. В ограниченном пространстве их держали и на самом стадионе — держали в коробке со стальными решетками со всех сторон. Весь день ограничение было абсолютным. В каждый период времени существовали свои рамки.
И вот они перестали существовать.
Скорость движения возросла. Я почувствовал буквально приказ идти быстрее, не исходящий ни от кого конкретно, и в то же время исходящий от каждого, это было как инстинкт — чем быстрее мы идем, тем мы сильнее, опаснее, тем круче ощущения. Неторопливая прогулка сменилась деловым шагом, а потом и вовсе перешла почти что на бег. Все шли, все так же молча, тесной группой.
Мне это нравилось. Меня это возбуждало. Что-то должно случиться: толпа испытывает голод, этот голод должен быть утолен. Сформировавшуюся толпу рассеять не так-то легко. Это такой момент: точка невозвращения.
В глаза мне бросилось название улицы: Доус-роуд. Повторяя его про себя, я еще больше ускорился, пытаясь пробиться в первые ряды. Перед глазами мелькали вывески со знакомыми названиями — Лэбрукс, Ллойдс Банк, префектура, овощной магазин — но они могли находиться где угодно. Значит, и я сейчас находился где угодно.
Становилось тесно. Я шел по тротуару, со всех сторон окруженный суппортерами; пробиться вперед было невозможно. Еще больше суппортеров шли по тротуару на противоположной стороне улицы, а некоторые лавировали между машинами на проезжей части.
В этот момент в первый раз я услышал крик, хотя доносился он издалека. Это было что-то футбольное, но что, я не разобрал. Меня это просто удивило. Но кто-то сказал: «Их парни». Эти слова звучали слегка навязчиво —
«Да», — сказал кто-то еще, — «это их парни».
Я еще больше ускорил шаг. Я не хотел, чтобы на меня напали сзади, но теперь, чтобы пробиться вперед, мне приходилось расталкивать людей. Нечаянно я чуть не сбил кого-то с ног — правда, он устоял на ногах. Он выругался в мой адрес, я пробормотал извинения, но когда я посмотрел в лицо этому человеку, то увидел удивительную вещь: это был Сэмми. Нашу группу возглавлял Сэмми. Откуда он здесь взялся?
Я помню, что видел его утром в пабе, но больше с тех пор я его не видел. Словно бы сама толпа создала его и поставила во главе себя. Я почувствовал себя увереннее. Да, это он, а вот и его маленькие лейтенанты. Он тоже заметил суппортеров «Челси» сзади — он оборачивался каждые три-четыре шага — но это его не беспокоило. Вид у него был нисколько не озадаченный. Что-то должно случиться — вот какой у него был вид; сейчас будет «махач».
Пусть так, но я все равно не понимал, как суппортеры «Челси» оказались позади нас? Они словно материализовались из воздуха. Ведь пройдя оцепление, обойдя полицию у метро, мы сразу же углубились в лабиринт маленьких улочек. Что-то не так. Или суппортеры «Юнайтед» знали, что за ними пойдут? Но откуда? Или суппортеры «Челси» где-то прятались и ждали, пока мы пройдем мимо? А я их не заметил?
Я продолжал наблюдать за Сэмми — все под контролем, оглядывается, проверяет, на каком расстоянии от нас суппортеры «Челси». Все его действия говорили: все идет по плану. Тут меня осенило: да, все действительно идет по плану. Невероятно, но зато это все объясняет. Все было спланировано. Беспорядки — вещь спонтанная, внезапная: нельзя контролировать неконтролируемое. Футбольное насилие не планируют — или все-таки планируют? Неужели беспорядки могут быть целью?
Хотелось спросить об этом, но все вокруг шло слишком быстро. Сэмми держал все под контролем. Темп еще больше увеличился. Приходилось бежать, и из-за этого я не замечал ничего вокруг. Какие-то магазины — незнакомые. Я даже перестал замечать всего того, что должно быть на центральных улицах. Странное ощущение: мне стало казаться, что я бегу по туннелю. Боковое зрение улавливало только темноту, иногда ее прорезал свет — витрины, или фар автомобиля — нечеткий, какой-то размытый. Я не отводил взгляда от затылка Сэмми: пока я смотрю на него, я не упаду. Скандирование суппортеров «Челси» становилось громче — определенно громче. Они подходили все ближе.
Кто-то сказал: «Они совсем рядом».
Сэмми не останавливался. «Плотнее», — сказал он; впервые он что-то сказал. «Не растягиваться».
Я все еще не видел суппортеров «Челси», но я их уже
Справа вдруг стали появляться улицы, одна за другой. Название одной бросилось мне в глаза, но потом я его забыл. Теперь их явно стало больше. Не знаю, почему. Каждые пятнадцать-двадцать ярдов появлялась новая. Я обратил внимание, что Сэмми осматривает каждую, словно ищет. Вероятно, это какая- то стратегия — какая, я не понимал. Сэмми что-то крикнул — он нашел нужную улицу — и толпа, уже полностью бегом, свернула в нее. Сэмми свернул за первый же угол, буквально черед десять ярдов: снова направо. И тут же снова, и снова направо. Три маленькие улочки, и мы снова там, откуда начали, но с одним маленьким «но»: только что враг был сзади, а теперь он был впереди.
Позже, разглядывая карту, я обратил внимание, что Доус-роуд идет под углом к остальным улицам, разбивая их на небольшие треугольники, и именно это обстоятельство позволило Сэмми осуществить свой маневр и завести нас в тыл суппортерам «Челси».
Впервые я увидел их, но это были самые младшие, которые шли в самом конце их толпы. И то, я видел только размытые фигуры да иногда чье-нибудь искаженное паникой лицо — еще бы, только что они гнались за нами, а теперь вдруг преследуемый враг неожиданно оказывается у тебя за спиной! Тротуар кончился, мы сошли на мостовую, перешли улицу, начался другой тротуар. Я запомнил это, потому как смотрел под ноги — иначе было невозможно, иначе бы я упал. Но сколько улиц мы так прошли, я не знаю. Я воспринимал их не сами по себе, а как признаки того, что мы движемся. И где же машины?
Мы шли дальше. Мне казалось, что теперь, когда мы совершили эту мертвую петлю, сразу же начнется драка, но этого не произошло. Гонка продолжалась, толпа билась о барьер, о грань, и ничего: ничего не происходило. Я устал и несколько сбавил темп. Здания вокруг, хотя уже трудно различимые из-за темноты, стали давить на психику. Я обратил внимание, что смотрю больше на них, чем на суппортеров. Здания были мне физически неприятны. Было такое ощущение, словно улица вдруг стала для меня недостаточно широка. Здания стали агрессивными, они давили, довлели. В голове вертелось какое-то слово, но я не мог его определить.
Наконец определил: собственность.
Вдруг раздался звон разбитого стекла: это витрина. Я не видел, я только услышал, но эффект был потрясающим — буквально потрясающим: я словно почувствовал электрический разряд. Что-то щелкнуло внутри. Потом — новый звук, на этот раз не такой звонкий: лобовое стекло какого-то автомобиля. Ощущение выросло на несколько пунктов. Еще одно приглушенное «хрясь», второе лобовое стекло. И тут стекла начали разлетаться повсюду. Первой уничтожению подлежала собственность, как бы для того, чтобы помочь нам перейти барьер:
