басму, по мнению некоторых историков, могли быть укоры, которые приходилось выслушивать ему от жены своей Софии, урожденной Палеолог, племянницы византийского императора. По свидетельству летописца, она говорила мужу: 'Я отказала в руке своей богатым, сильным князьям и королям, вышла за тебя, а ты теперь хочешь меня и детей моих сделать данниками. Разве у тебя мало войска? Зачем слушаешься рабов своих и не хочешь стоять за честь свою и за веру святую?' Вот какие жены были когда-то у русских властителей…
А теперь ответьте мне, любознательные: есть ли у нас Вассиан, который в нынешние роковые дни сказал бы в лицо властителю вчерашнему или теперешнему: 'Вся кровь христианская падет на тебя за то, что, выдавши христианство, бежишь прочь…' И можете ли вы представить себе, чтобы сейчас, когда снова нависла смертельная опасность над нашей отчизной, жена того или другого властителя рекла своему мужу: 'Я отказала в руке своей богатым, сильным номенклатурщикам — министру парфюмерной промышленности и секретарю Ставропольского (Свердловского) обкома комсомола по пропаганде, я вышла за тебя, безвестного комбайнера, а ты теперь хочешь меня, детей моих и внуков сделать американскими прислужниками. Разве мало у тебя войска? Зачем слушаешь Яковлева (Бурбулиса) да Шеварднадзе (Козырева) и не хочешь стоять за честь свою и за веру советскую?'
Увы, не нашлось сегодня среди нашего духовенства нового Вассиана. И невозможно представить себе помянутых выше жен с гневными речами на устах. А уж тем более немыслимо вообразить их мужей в образе Ивана Третьего, рвущего и топчущего германскую или американскую басму, ибо они просто не понимают таких слов, как 'честь', 'достоинство'.
Прошло пятьсот с лишним лет после стояния на Угре… Американский гроссмейстер Роберт Фишер приехал в Черногорию, чтобы после двадцатилетнего загадочного уединения в звании чемпиона сыграть здесь уже по одной этой загадке сенсационный матч с Борисом Спасским, русскоязычным французом, немало лет тому назад покинувшим трудную родину ради уютного Парижа. И вдруг получает Фишер то ли от своего правительства, то ли от президента, то ли еще от каких высоких властей грозную басму: запрещаем, дескать, тебе, как нашему верноподданному, играть в Черногории!
В чем дело? Оказывается, эта страна шибко не нравится Джорджу Бушу, огорчает его своей независимой политикой. Что ж, она и раньше кое-кому не нравилась, например Наполеону. Но при чем здесь шахматы? Едва ли Фишер знает стихотворение Пушкина 'Бонапарт и черногорцы'.
Но черногорцы не испугались, ничего не принесли к ногам захватчика. Видали, дескать, мы эти ноги в белых тапочках. Сами взялись за оружие:
Надев свои красные шапки, вступили в бой и разбили интервентов. Наш великий поэт сказал от их лица:
И вот, находясь в такой-то стране, Роберт Фишер получает приказ: 'Запрещаю! Раскаешься, нахал…' Как в этом положении, любознательные, должен был поступить настоящий мужчина да и просто всякий уважающий себя человек? По-моему, гроссмейстер нашел наилучший ход. Первого сентября, накануне начала матча, в отеле
'Маэстрел' проходила пресс-конференция. Он явился туда с правительственной бумажкой, развернул ее и на глазах у всего мира, в том числе американского авианосца 'Индепенденс', стоящего на изготовку у берегов Черногории, смачно плюнул в самую середину грозной басмы: знайте, мол, буши и бейкеры приходят и уходят, а Фишер навсегда останется в истории культуры и в памяти людей… Говорят, на 'Индепенденс' с орудий сняли чехлы и проверили боекомплекты самолетов. А наш Евгений Майоров гневно осудил Фишера, показав тем самым, что на яковлевско-попцовском телевидении держат только адептов общечеловеческих ценностей горбачевского закваса. На другой же день после пресс-конференции легендарный маэстро одержал блестящую победу над русскоязычным противником, выступающим под французским флагом… Ах, как жалею теперь, что двадцать лет назад, когда они играли свой первый матч, тем знойным, дымным московским летом я болел не за Роберта, а за будущего русскоязычного. Думаю, этот американский еврей уже вполне заслужил почетное звание 'Лучший черногорец года': ведь он бросил вызов не только своим властям, но и самому времени.
Нужны ли еще доказательства, что Иван Третий и Роберт Фишер, стоящие в самом начале и в самом конце моего пятисотлетнего перечня, — это родные братья?
Такой же брат им князь Яков Долгоруков. Это был государственный муж, исполненный сознания высокой ответственности за державу, за ее достоинство, честь и благо. С. М. Соловьев воспроизводит такой эпизод истории. В 1687 году царь Петр послал его с князем Яковом Мышецким во Францию, чтобы передать Людовику XIV, Королю-Солнцу, грамоту с предложением вступить в союз против турок. Королю это было крайне нежелательно, и потому приняли русских послов весьма прохладно. А после первых же их бесед с министром иностранных дел Людовик дал понять послам, что ответную грамоту он передаст без долгих церемоний. Послы возмутились и сказали: все государи вручают ответную грамоту послам лично, и они, послы русского царя, не примут грамоты иначе, как из королевских рук. Им ответили, что король вельми яростен, обещает учинить послам великое бесчестие. Долгоруков сказал на это, что не только королевский гнев, но и сама смерть не может принудить их взять грамоту, направленную им через кого-то в посольский двор. И с достоинством присовокупил: 'Королевский гнев страшен нам по вине, а без вины вовсе не страшен: должны мы прежде всего взирать на повеление государей своих'.
Французы попытались задобрить послов подарками, но они их отвергли. Королю-Солнцу ничего больше не оставалось, как все-таки принять строптивцев в Версале. Но в грамоте они не увидели обращения — 'великий государь'. Послы потребовали, чтобы грамоту переписали. Им было отказано под тем предлогом, что французский король никому такого титула не дает и себя так не называет. Долгоруков ответил в том смысле, что нам нет дела до других государей и до того, как именуют Людовика, а наш государь — великий. И с тем, не взяв ни грамоты, ни даров королевских, русские послы удалились. Соловьев пишет: 'Мастеры церемоний говорили, что королевскому величеству ни от кого в том таких досадительств прежде не было'… Вот каковы были русские дипломаты и во что они выродились на наших глазах: Шеварднадзе да Кунадзе, Панкин да Козырев… Одно горькое утешение: это, кажется, всего лишь русскоязычные.
