Пиранья против воров

побеге...

– Знаю, – кратко сказал Мазур.

Он и в самом деле это прекрасно знал, он многое мог бы лысому блатарю порассказать – как бывает, когда по твоим следам спешит не лагерный конвой, а тщательно выученный державой спецназ, не хуже собак умеющий читать малейший следочек в жесткой африканской траве, тут же и собаки... Конечно, тут же, для надежности, если напрячь слух, можно разобрать азартный скулеж и рявканье, и преследователи не лопухи, чтобы ловиться на поставленную наспех примитивную растяжку, а самое паршивое, самое поганое – что у них есть рация, и в небе скоро могут оказаться вертолеты, а до желтых унылых гор еще слишком далеко...

Он остановился, вежливо кивнул. Очаровательная Лара, мадонна из роскошного поместья, столь же дружески ему кивнула, придерживая дверку белой машины. Рядом с ней стоял пацанчик лет трех, симпатичный кареглазик, таращившийся на окружающее, как и следовало ожидать, с наивной простотой несмышленыша. Мазур мельком подумал, что это дите, уж конечно, будет знать о ходках и колючке чисто теоретически – а там, глядишь, и окончит себе какой-нибудь Кембридж, чем черт не шутит...

– Папин? – тихонько спросил он, когда белая машина, плавно и бесшумно проплыв мимо них, выехала за ворота.

– А то чей же? – Котовский распахнул дверцу знакомой «Волги». – Хороша лялечка?

– Хороша, – искренне сказал Мазур.

Зеленые ворота распахнулись перед их машиной. С места дав газу, Котовский протянул:

– В жизни всегда есть место романтике... Знаешь, как Папа ее в свое время снял? Да как в кино. Едет это он себе в ливень, а на обочине девочка мокнет, зонтик, дуреха, не захватила... Ну, Папа у нас жентельмен, да и девочка хороша... Словом, тормозит он свой мерсюк – мы тогда еще на мерсюках рассекали – включает обаяние на полную катушку – порядочные девочки мерсюков, знаешь ли, опасаются – довозит красоточку чинно-благородно до ее родного подъезда... И западает. Тянулось это долго, артачилась девочка, представь себе: подарки не брала, замуж не соглашалась... Бывают же такие, а? Остались еще по углам бывшей необъятной...

– Он ей, конечно, не стал объяснять, кто он по жизни такой? – усмехнулся Мазур.

– Да уж конечно. К чему еще больше пугать? Коммерсант и есть коммерсант. Потом-то разобралась, конечно, но к тому времени она уже в законных числилась, и животик рос... Ничего, перенесла. Как-никак в двадцать первом веке живем. Да и Папа умеет убедительно поговорить за жизнь. Мало ли кто в молодости в пиратах плавал. – Котовский тяжко вздохнул: – А знаешь, что самое пикантное? В тот день Папа мог в мерсюк и не сесть, и ехал бы в нем я один – и уж не позволил бы такой лялечке под ливнем мокнуть... Я ж его и убедил тогда, брось, говорю, Папа, дела до завтра подождать могут, не горит, поедем лучше проветримся, ливень, мол, хлыщет, а мы – внутри, в тепле и уюте, коньячок посасываем...

– Жалеешь?

– Жалею, – признался лысый. – Ты ж ее сам видел, идеальная жена, точно тебе говорю. В наши годы пора бы и очаг обустраивать...

– А Томка что из себя представляет? – спросил Мазур.

– Томка? Девка как девка. Обыкновенная. По-моему, до сих пор не привыкла к иным жизненным переменам. Неловко ей, сам прикинь. Сначала – полная безотцовщина, с мамой-бюджетницей в хрущевке, потом вдруг, как чертик из коробочки, объявляется Папа, да какой... Ничего, привыкнет. Папа к пятидесяти сентиментальным стал, как все мы, грешные, квартирку ей купил в «дворянском гнезде», денежку сыплет на лопате. Томка лошадей любит, так он ей собрался собственную коняшку подарить... Ты, кстати, в курсе, что нам с тобой за ней завтра лететь?

– В курсе.

– И правильно Папа раскинул, по-моему. Лучше, чтобы была под рукой и под присмотром, а то, не ровен час...

– Ага, в заложницы кто возьмет, – усмехнулся Мазур. – У вас в Шантарске случается, а?

– Степаныч... – убедительно сказал лысый. – Ну что ты, как дите малое? Такова се ля ви. Ты – человек опытный, профессионал, крутанешь это дело, как орешек, щелкнешь, и отпустят твою лапочку, зуб даю... Еще и денег дадут. Папа свое слово держит. Ты уж, главное, постарайся...

– Далеко еще? – спросил Мазур.

– А вот уже и приехали почти...

* * *

...Мазур вовсе не прикидывался, не имитировал бурную деятельность, когда в течение двух последующих часов осматривал все четыре точки. Сухое, казенное описание, пусть даже сделанное профессионалом – это одно, а самоличный осмотр места происшествия – совсем другое. Кто-то может и назвать это мистикой, но при таких вот осмотрах вполне можно понять убийцу. Догадаться, хотя бы примерно, что он из себя представляет.

Работа на пейзаже лишь подтвердила первые впечатления: вот именно, профессионал. При такой серии о везении, лихости и прочей лирике говорить не приходится. Всех четырех работал неслабый спец – наверняка располагавший сообщниками, пусть и не в особенно большом количестве... а впрочем, нет. Не обязательно. Мазур вполне мог бы провернуть все четыре дела в одиночку – а он не единственный в стране, кто на это способен, и даже не сотый...

– Ну, и что скажешь, профессор? – с любопытством спросил Котовский, когда они уселись в машину.

– Все то же самое, – ответил Мазур задумчиво. – Тут постарался нехилый профессионал, и я бы на твоем месте обзавелся броником...

– Шутишь? – насторожился Котовский.

– Ничего подобного. Вы же сами так и не поняли принципа, по которому он щелкает. Кто поручится, что он не на тебя теперь нацелится? Пока одно ясно: босс ему не нужен. А вот за остальных ручаться не могу.

– Типун тебе на язык, – пробурчал лысый, ерзнув на сиденье. – Ну, куда теперь?

– В союз художников. Знаешь, где это?

– А вот представь себе! – хмыкнул лысый. – Знаю. У них там есть магазинчик, мы одному индивидууму на день рожденья покупали отличную картинку с голой бабой. С большим чувством и мастерством насобачено... А зачем тебе художники?

– Голубчик... – сказал Мазур. – Мне же предстоит с искренними глазами объяснять интеллигентной старой даме, почему ее любимая племянница так и не появилась... Ты же за меня это делать не будешь? Вот то-то и оно... Ждать меня не надо, я поболтаюсь по городу в одиночестве. Босс разрешил, имей в виду.

– Да знаю я, – сказал лысый настороженно. – Ты только смотри, Степаныч, дурочку не пори...

– Не стриги ушами, – сказал Мазур недовольно. – Черт с вами, играем по вашим правилам... Я не самоубийца, знаешь ли.

Глава восьмая Обитель изящных искусств

Как и следовало ожидать, штаб-квартира шантарских художников являла собою не богемное обиталище с холстами на подрамниках, голыми натурщицами и грудами глины, а несколько комнаток сугубо канцелярского вида. Три из них оказались незаперты, но внутри никого не было, четвертая на замке, а в пятой помещалась замордованная жизнью дамочка неопределенных лет, с истеричным блеском в глазах и дымящимся окурком в уголке ненакрашенного рта. Она восседала над какой-то обширной ведомостью с видом Пушкина, заканчивавшего «Онегина». Нежданный визит Мазура ее отнюдь не обрадовал, она сухо проинформировала, что Анна Всеволодовна Нечаева вообще-то должна быть, но ее пока что нет, и когда появится, в точности неизвестно. После чего, сочтя, должно быть, свою миссию выполненной, с вдохновенным видом уткнулась в ведомость.

Мазур вышел в крохотный вестибюль. Там имелась еще одна дверь, куда он не заглядывал, но на ней красовалась табличка «Посторонним вход воспрещен. Служебное помещение» – и он, будучи вышколен армией, не стал дергать за ручку.

Вышел на улицу, постоял в раздумье, медленно завернул за угол, прикидывая, как бы убить время.