она прилетает завтра в десять тридцать. Когда н а ш с ней говорил, то в конце сказал: «Встречать вас будет тот же парень, что и в прошлый раз». Значит, нашего человечка под видом встречающего никак не послать. Придется брать, нет другого выхода.
– Можно подумать, я предлагал другой вариант… – буркнул Данил. – Все я понимаю, Капитан. Когда начинаешь действовать, отменить уже ничего нельзя… но и н а ш ничего отменить не может. Волчок мне только что сообщил, что они до сих пор не забрали Сердюка от Багловского, так он там и лежит… А это замечательно, Капитан. Н а ш осторожничает, боится сделать лишнее движение. Что свидетельствует еще и о предельно суженном круге посвященных. Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа… Не вздыхай, я все прекрасно понимаю: если это ловушка, не просто сгорят ребята, а проигрыш наш стучится в двери… Но я, знаешь ли, в себе уверен. Будем брать Адочку. Будем брать н а ш е г о. У нас, по большому счету, сутки с маленьким хвостиком. Всего-то.
– Целых-то, – поправил Лемке, азартно поблескивая глазами в полумраке.
– Ну да, все относительно… Короче, с утра выдвигай группы на исходные. Кончились умствования, началась война. Мне бы, как главнокомандующему, изречь что-нибудь историческое, но к чему эти пошлости? Коли расклад простой – н а ч а л о с ь…
Глава четвертая
Палач не знает роздыха…
– Мы есть и будем щитом России на западном направлении, – чеканил с экрана Батька. – Это не пожелание одного президента, это воля рутенского народа, и я не имею права торговать его чувствами…
Данил не находил себе места, хотя внешне это и никак не выражалось. Связью он пользоваться запретил, знал лишь, что московский самолет приземлился в расчетный срок, – что в две минуты удалось выяснить совершенно легально, позвонив в справочную аэропорта.
Дальше начиналась неизвестность. Лично он – как и все, кто пребывал на «двойной» квартире, – в любом случае успели бы уйти, на улице с обеих сторон дома заняли посты опытные ребята. Но если Лемке завалится, это будет означать, что завалится все. Что его-таки ухитрились переиграть на каком-то из этапов. Что он где-то потянул пустышку, свернул на ложную тропку, проложенную специально для него, упиравшуюся в великолепно замаскированную волчью яму. И – кранты всему. В Лукашевича будут стрелять совершенно из другой точки, «фейерверк» рванет совершенно не там, если вообще существует, все, все, все летит к черту…
Вот в такие минуты и седеют, без дураков. Он встрепенулся, взял со стола дистанционку и увеличил громкость телевизора.
– Экономика – дело хитрое, – отвечал Батька на очередной вопрос. – И напоминает чем-то ювелирное дело. Бриллианты люди научились подделывать испокон веков, не сразу и определишь, где фальшивка. Иногда подсунут вроде бы и драгоценность, красивую, блестящую, а присмотришься – не драгоценность это, сплошная подделка. А потому мы с иными драгоценностями еще разберемся…
Мания преследования или тревожный звоночек? Данил не знал. Но если вспомнить, что «клейнод» по- рутенски как раз и означает «драгоценность», можно усмотреть за только что прозвучавшим весьма небезобидный каламбур. Направленный конкретному адресату. Прав оказался старый аппаратчик, и пошел в б р о с? Подсунула какая-то невыявленная сука на стол Батьке ювелирно сработанный компромат…
В случае выигрыша над всем этим можно будет посмеяться. А при проигрыше… За все время операции Данил еще не переступал т а к и х пределов наглости, как сегодня: машина, закамуфлированная под милицейскую до полной неотличимости, форма, мастерски подделанный спецталон. И все бы ничего, в тихих уголках и не такое хамство проскакивало, но из-за завтрашнего праздника заработали меры чрезвычайной охраны, и можно сгореть…
Он удержался, не вскочил с кресла, когда в замке негромко повернулся ключ – уверен был в своих часовых на улице. И тут же отпустило напряжение: Лемке, в безукоризненной форме милицейского спецназа с полковничьими погонами, бесцеремонно толкнул чуть обмякшую гостью через всю комнату, навстречу Данилу, рассчитывая, что тот подхватит. Данил подхватил, конечно, усадил в свое кресло. Дама заворочалась, кашляя.
– Ты что с ней сделал? – равнодушно поинтересовался Данил.
– Пустяки, – сказал Лемке. – Она в подъезде начала что-то соображать, задергалась, не ждать же, когда начнет вопить? Наша квартирка как-никак у соседей пользуется хорошей репутацией. Ну, провел примитивные «три четверти круга», сейчас очухается…
Сунув руки в карманы, Данил остановился над свежепохищенной дамочкой, оценивающе оглядел с ног до головы. Описаниям полностью соответствует: ухоженная, холеная кошка, прямо-таки со странички «Космополитана»…
– Я поехал за клиентом? – спросил Лемке.
– Давай в темпе, – кивнул Данил.
И принялся копаться в кожаном портфельчике полулежащей в кресле Ады. Не нашел там ничего у л и ч а ю щ е г о впрямую – хотя набросанная ручкой схемочка, конечно, интересная…
Франсуа, присев на краешек дивана, наблюдал за ним с непонятным выражением лица, напевая сквозь зубы что-то Данилу совершенно незнакомое:
– Ты ж у нас эстет… – сказал он, оборвав песенку. – Дай ее мне, а? Ведь не сможешь…
– Погоди, – сказал Данил. – Эстеты – они разные бывают… – Услышав за спиной шевеление, обернулся. – Как себя чувствуете, госпожа Кавалерова? Извините за грубость исполнителей, но такова уж се ля ви…
Ада таращилась на него скорее негодующе, без особенного испуга. Франсуа легко спрыгнул со стола, остановился у нее за спиной и ласково сообщил:
– Попробуешь орать – глаза выдавлю…
– Что все это значит? – взорвалась она. – Как…
Данил кивнул, и Франсуа, с большой сноровкой стиснув ей щеки широкими ладонями, заставил
