мраморной колонной, и многие, кого он хорошо знал, равнодушно проходили мимо). Он отметил в передних рядах, ближе к подиуму, министра просвещения графа Игнатьева в мундире Петербургского учебного корпуса — темно-синего цвета, с серебряным шитьем в виде дубовых ветвей; обер-прокурора Святейшего Синода Максима Победоносцева (старик здорово сдал в последние годы: частенько засыпал посреди торжественных церемоний, приходилось аккуратно поддерживать под локоток). Справа, похожий на гуляку- купца с матушки Волги, высился Виктор Прокофьевич Вахтеров, автор книги «Итоги общественной мысли в России» (одно время состоял в «Народной воле», печатал прокламации против государя. Был завербован Департаментом, ему предложили на выбор: Петропавловку и Сибирь или псевдоним «Тощий» — видно, в насмешку: богатырского сложения Витюша аж скривился, но обиду проглотил). Пройдя в двух шагах, он испугано воззрился на полковника, узнал и несколько мгновений мучительно размышлял, раскланяться с шефом или сделать вид, что незнаком. Сообразил, что к чему, прошел — нет, пролетел мимо, преувеличенно жизнерадостно приветствуя кого-то…
Шум меж тем увеличивался, духовой оркестр наигрывал модные вальсы, помогая скоротать время. Лакеи в белых мундирах с позолотой обносили гостей шампанским — все, каждая мелочь с размахом, принц Петр Вадимович не поскупился. На секунду Ниловскому вдруг стало холодно: а ну как эта сволочь (это о собственном агенте) ведет двойную игру? И где-то — за широкой лестницей, у колонны, за перегородкой гардероба, просто среди платьев, мундиров и фраков — прячется его (не Лауница, не Столыпина) убийца, и пистолет уже заряжен и смотрит ему в спину…
Губернатор, казалось, чувствовал себя превосходно. Он светски раскланялся с принцем, пожал сухую старческую лапку обер-прокурору, поздравил через переводчика господина Пирке с национальной премией (австрийский биолог получил ее за то, что первым в мире описал способ выявления туберкулеза на ранней стадии) и, скрестив руки на животе, встал в передний ряд, поближе к его высочеству Петру Ольденбургскому. Однако — Ниловский понял это только сейчас — градоначальник с трудом скрывал нервозность и беспрестанно оглядывался по сторонам в поисках переодетой охраны (бедняга, я-то ему обещал, что все филеры Департамента встанут за его спиной!). На самом деле филеров не было — только несколько человек, из особо доверенных, которых Ниловский не провел ни по одному официальному каналу и даже не заводил формуляров. Ни один из этих людей ни разу не был в здании охранки на Литейном.
— Хорошенько запомните, — сказал он им накануне, на конспиративной встрече. — Террорист должен себя проявить, поэтому ваш выстрел — только второй, и никак иначе. Ну а уж тогда бейте наверняка, в этом деле пленные мне ни к чему.
Наконец шум смолк. Министр просвещения вышел вперед — седой, хотя и не слишком старый, торжественный и выправкой напоминающий строевого офицера. Откашлялся и начал хорошо поставленным голосом:
— Дамы и господа, позвольте поздравить вас со знаменательным событием для города и всей Российской державы. Благодаря стараниям и заботе нашего дорогого мецената, Его Высочества Петра Вадимовича Ольденбургского (поклон в сторону цветущего принца), в северной столице открыт новый храм науки и просвещения…
— Столыпин так и не соизволил? — вполголоса спросил фон Лауниц у адъютанта.
— Никак нет, — отозвался тот. — Да и теперь вряд ли стоит ожидать-с, смею заметить.
Градоначальник усмехнулся:
— Вот, Степан Парамонович, так и рушатся карьеры. Донесет кто-нибудь государю, что, дескать, премьер прячется от бомбистов, — тут и каюк. Схарчат в две минуты.
Адъютант понимающе хихикнул.
…Они стояли далеко друг от друга — в разных концах огромного мраморного вестибюля с колоннами, пальмами по углам и вычурной лестницей в центре, напротив которой на темно-розовой стене висел портрет государя, выполненный в полный рост. Александр Суляцкий неотрывно и напряженно смотрел в затылок генерал-губернатора и до боли, до судороги сжимал в кармане заряженный револьвер. Арнольд Кудрин рука об руку с Ганной Коноплянниковой стоял возле гардероба, с противоположной стороны зала (Ганна была по обыкновению в длинном безвкусном платье с глухим воротничком, которое напрочь лишало ее остатков женственности, и с дамской сумочкой, в которой лежал браунинг). На их лицах была написана растерянность: наступил черед последней торжественной речи, скоро под ножницами в руках принца упадет белая ленточка, оркестр грянет тушь…
Столыпина не было.
Любушка могла видеть происходящее только через окно, с улицы (внутрь ее без пригласительного билета не пустили), стоя среди таких же, как и она сама, любопытных, и слегка притоптывала, спасаясь от холода. Огни зала, богато одетая публика, звуки оркестра, блеск и роскошь так околдовали ее, что на минуту она забыла, зачем пришла. Очнулась, только когда кто-то взял ее за руку. Люба обернулась и увидела Ни- коленьку.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он.
— Да вот, — призналась она. — Не утерпела, как видишь. А ты?
Николенька не ответил, лишь повыше поднял воротник пальто.
— Столыпина нет, — сообщил он.
Она побледнела.
— Что же теперь будет?
— Не знаю. Все летит к чертям. Ну почему, почему?!
Тебе лучше знать, чуть не сказала она, припомнив… и тут же одернув себя: да как ты могла подумать такое!
Николенька мрачно прошептал под нос:
— Что, что могло случиться? Задержали дела? Заболел? Или… кто-то предупредил?
— Провокатор? — вскрикнула Любушка.
— Тише, умоляю… Если так, то здание сейчас оцеплено филерами.
— Я никого не заметила.
— Значит, филеры хорошие.
И они все обречены, пронеслась в голове мысль, точно порыв холодного ветра. Саша, Арнольд, Ганна… Некрасивая Ганна, так яростно и влюбленно смотревшая на Карла снизу вверх.
— Но ведь фон Лауниц сейчас в зале. Почему же допустили, чтобы он приехал?
— Возможно, используют как подсадную утку.
— Губернатора? — Она не поверила.
Николенька хмыкнул:
— Ты не знаешь, на что способна охранка. — Помолчал и, казалось бы, бессвязно добавил: — Теперь все зависит от него. Как он решит…
— Кто он?
— Карл, — ответил Николенька. — Карл тоже сейчас там, на церемонии.
— Нужно уходить, — пробормотал Кудрин, осторожно проталкиваясь к дверям вестибюля и увлекая за собой Ганну.
Та вдруг остановилась.
— Нет.
Он разозлился:
— Ты что, не поняла? Столыпина не будет, его кто-то предупредил. Акт нужно отменить!
— Акт состоится, — твердо произнесла она, и в ее глазах блеснул фанатичный огонь — он знал это выражение и понял, что она не отступится. — Саше будет необходима помощь при отходе. Я остаюсь.
— Глупости! — Он разозлился еще больше и дернул ее за руку.
— Молодые люди, — шикнул кто-то рядом. — Нашли время ссориться! Идите на улицу, коли приспичило выяснять отношения!
Арнольд Кудрин нервно оглянулся. Момент для того, чтобы выскользнуть из зала, был упущен — толпа напирала со всех сторон, каждый норовил пробраться поближе к подиуму. Прямо позади, чуть ли не забираясь сверху на голову, возбужденно дышал фотограф из «Петербургских вечерних новостей»,
