только одно название остается…
На 5100 Маша начала сдавать. Пять шесть шагов, – и остановка для восстановления дыхания на 1–2 минуты. Очень жаль, но чувствую: видимо, ей в этот раз до вершины не дойти. Она, наконец, понимает это сама, и просит отпустить ее вниз. Вижу, что она не хочет нас тормозить, и мужественно решает отступить. Тащить ее «на прицепе» веревки? Отбрасываю эту мысль. Здесь нельзя себя «неволить», – это не только вредно, но и опасно! Знать, такая у Маши пока высота: 5100, – это не так уж плохо. Она еще очень молода в свои 20, у нее все впереди. Но пока запаса «мощи» мотора и легких не хватило. Надо здесь иметь запас тренированности, – он, этот «запас», очень помогает. Она потренируется, и у нее все получится. Эх, если б еще и эти «взрослые соски», если б сигареты свои бросила. Они ведь у нее процентов 10–15 мощности дыхания отобрали. Уверен, без курева, хотя бы в походе, она бы до седловины точно дошла.
Отпускаю Машу вниз, и иду, переговариваясь с гидом, ведущим иностранцев. Он ходит регулярно. Ледяной ветер налетает резкими шквалистыми порывами, – от них покачивает.
Медленно подъем выполаживается и вдоль склона по тропе подхожу к седловине, – точнее к плато немного ниже седловины. Здесь, на солнышке примостилась большая группа отдыхающих восходителей. Саша и Дима тоже меня поджидают. Достаем шоколад, фляжки, подкрепляемся перед последним взлетом и берем его «на одном дыхании», – здесь склон наиболее крут. За взлетом более километра тащимся по пологому подъему-тягуну. Слева возвышаются две какие-то скалы, но это не вершина, тропы туда не ведут.
Наконец, показывается вершинный холм, и «муравьи» на нем – это торжествующие восходители. Спешим к ним присоединиться и сняться на вершине. Далеко-далеко внизу читаю очертания тех вершин, которые ранее были видны только снизу: Двойняшка, Далар, Гвандра. Прямо под нами далеко-далеко внизу перемычка Хотю-Тау. На севере в мапеве дымки – коричневые горы почти без снега. По альтиметру 5660, а наяву: 5642. Примерно на том же уровне виден конус восточной вершины, а за ним из плотной дымки выглядывают два рога Ушбы, и – громада пятитысячников Безенги.
Ищу в банке записку. Один из гидов-завсегдатаев, давясь от смеха, мне поясняет: «Чего ты ищешь-то, „контора“? Не пишут здесь записок! Здесь тысячами ходят, – какие тут записки? Здесь двор проходной, как на Арбате!»… Но я все же в пустую коробку вершинного камня кладу свою записку, а в виде сувенира с вершины поднимаю листочек с каким-то словом, написанном на иностранном языке. Не знаю, приличное слово или нет, но беру. С Эльбруса ведь… Записочка – это все же ритуал, традиция, да и «законная добыча» – тоже. «Законная добыча», как милашка из другой группы, попросившая взять ее к себе в поход «на любых условиях». Для тебя – чужая записка добыча, для других – твоя. Это и дань взаимного уважения к тем, кто взойдет за тобой. Плохо, когда народ начинает в таких мелочах лениться.
Подвел меня склероз высотный. – на спуске так и не вспомнил, что хорошо бы и на восточную вершину сходить. Там подъем минут 40 с плато у седловины. Ведь и силы, и время, – все у нас было для этого. Но! Забыл! Почему-то не вспомнил. А, может, это Эльбрус пошутил и решил меня позвать к себе еще раз, на Восточную. Вдруг увидел я: в свои 57 лет это восхождение, видимо, еще не было «последним шансом» на Эльбрус взойти. Резервы есть. Только надо тренироваться, держать «форму».
На спуске пару раз задевал выступами креплений кошек и спотыкался, – десять лет ничего такого не было. Но не падал, – ходьба с альпинистскими палками очень надежна. Сошли вниз достаточно быстро, и вечером были уже в Терсколе. Дальше – шуточки пишу, но правдивые.
Отпраздновали в кафе. А группа моя поучила меня уму-разуму и объяснила, что и как надо делать мне в походе, – для обнаружения разницы во взглядах надо было поход пройти. Я себя руководителем считал, а оказалось, что я должен был быть «гидом-проводником», но не больше. И вообще, оказалось, что это не поход должен был быть, а «трекинг». Большая разница между понятиями: радиалок должно быть в 2 раза больше, забросок в 4 раза больше, а «вольной воли» у участников ходить, где вздумается, – в 10 раз больше, а вот в рюкзаке – в 2 раза меньше. Ну, это я, конечно, про них, теперь «своих», «загнул» слишком «круто», – но вот такой «анекдотец» в результат похода родился.
Группа эта мне случайно в подарок от Саши Крупенчука досталась. Он их подготовил хорошо, но сам заболел, и попросил его заменить в походе. В походе мне и пришлось с ними познакомиться, «покувыркаться» поближе… Молодежь интересная и трудная, хорошая досталась.
Вот так на Эльбрус сходил первый раз в жизни. По простенькому, в общем, летнему варианту, но уважительно, от подножия, на «своих двоих», без обмана «канаток» и ретраков. И с весомым рюкзачком до «Приюта Пастухова». Эльбрус «зубки показал» и камнем, и ветром, и холодом, но пустил к себе.
За свой высокий западный «зуб» Эльбрус взял у меня мой нижний «восточный» (справа), – еще на приюте Пастухова ночью «6-й зуб» слегка «заныл», а по возвращении домой его пришлось срочно удалить: всю физиономию флюс «красиво перекосил», как бы предупреждая: «Во, как сейчас врежу, – от боли „скрутишься“. Интересный эльбрусский „сувенир“ я получил: пустоту на месте бывшего зуба. Пощупаешь языком пустоту: „Привет, Эльбрус!“ И губы все в крови неделю были: так их сожгло, обветрило, несмотря на наличие защитной маски, да и инфекция на них активизировалась. И высушенная кожа два месяца какую-то повышенную раздражительность имела… Нет, не „бескровное“ это дело – на Эльбрус взойти… „Здесь Вам не равнина, здесь гор „рванина“…“. И люди, и климат здесь „крутой“. Идут, злодеи, на Эльбрус один за „одной“. Стеной…
Камнепад
По поводу «линьки» дам пару ценных советов на характерном примере.
Случилось это в 59-м, на горной дороге от Фрунзе в альплагерь Ала-Арча, уже выше Арча-Майдана. Ехали на грузовике, и вдруг кто-то крикнул: «Камни!». Все – головы сначала вверх, а потом из кузова, как горох высыпали и дали деру по дороге назад. Старший инструктор выскочил из кабины и рванул от машины вперед, в другую сторону. То ли бежали, то ли летели: ботинки, свои и чужие, у самого носа чуть не выше головы прыгали. Потому благополучно успели «слинять» от камнепада, что понеслись, наверно, не медленней этих камней. А вот шофер замешкался и остался в кабине, когда «бульники» на машину рухнули. Кузов в щепки разнесло, часть вещей вниз улетела. Кабину тоже помяло, но, к счастью, крупные камни на нее не упали, и потому шофер уцелел. Погиб бы он, остановись на метр-два ближе. Его травмировало психологически: когда вылез из кабины, еле стоял на ногах, руки тряслись:
– «…Ре-ре-ре-бята… Ну-ну-ну вас вас-то по-по-по-нятно за-за-за что… Вы-вы-вы аль-аль-пи-пи-нисты… Ну-ну-ну а-а-а ме-ме-нят-то за-за-за ка-ка-какие г-г-грехи-то та-та-так ши-ши-шиба-ба ну-ну-ло?…».
Тут, конечно, начались «научные» разговоры о том, что «альпинист должен уметь не хуже удава „линять“, только удав – для обновления шкуры, а альпинист – больше для ее сохранения. Так или иначе, „линька“ на пользу этой самой шкуре идет. Другой вспомнил еще одну известную истину: „хороший альпинист, как и хороший вор умеет вовремя „смыться“, и все сошлись на том, что „если камнепад „катаньем“, то мы „смытьем“… В общем, в определенных ситуациях „слинять“ и «смыться“ – это высшая доблесть, не каждому данная… И если «под лежачий камень вода не течет“, то под лежащего альпиниста завсегда и вода течет, и этот камень сверху катится…
Главное, конечно, – умение в критической ситуации делать, а не рассуждать. Реакция на некоторые команды типа «Камень!» или «Срыв!» должна быть мгновенной, – здесь ни на какие разбирательства, переспросы и продумывания нет времени. Здесь приказать может и должен даже самый младший, если он первый увидел опасность. А другие – мгновенно отреагировать! Замешка одного может дорого стоить. Ведь если бы в кузове началась толкотня и давка, как в метро, мы бы не успели. А так организованно «рванули» друг за другом, нисколько друг другу не помешав. Потому все и обошлось «потерей вещичек», а не частей скелетов. С благополучным «скелетфасовским» исходом…
Опасность снегопада, холода, ветра и замерзания
