Ялте на короткое время вновь получила Таврическая республика, а Терновский спасался в подвале дома, который, словно по молчаливому сговору, избегали разорять все власти.
Впрочем, в середине марта Бог весть откуда явился гетман Чернорудько, пообещавший для начала разобраться с жидами, а потом перевешать и остальных большевиков; тут-то градоначальник и попытался активизироваться, но Чернорудько его не принял, передав на словах, что по-хорошему за сдачу города голодранцам он заслуживает повешения, – а впрочем, пусть убирается: Ялта теперь часть Вольной Сечи, которую гетман намеревался восстановить в границах семнадцатого века. В перспективе он подумывал и о завоевании Туретчины.
Утратив надежду на гетмана, градоначальник Терновский вернулся в спасительный подвал, где уже пережидал внезапную беду глава большевистского правительства Ялты Кропачев. Большевик Кропачев и градоначальник Терновский вынужденно уживались под общим кровом – и, надо заметить, не враждовали. Оба мечтали скинуть гетмана. После бескровного захвата Гурзуфа босяцкой армией эсера Свинецкого к ним присоединился бывший глава гурзуфского большевистского правительства Трубников, который хотел попросить у Кропачева подмоги, но в результате разделил с ним подвал.
А Грэма привел в подвал Свинецкий, давний товарищ по ссылке. Свинецкий как раз приехал в Ялту из Гурзуфа на предмет небольшого экса – и обалдел от множества неожиданностей сразу: во-первых, в городе уже хозяйничал гетман, во-вторых, в нем невесть откуда появился старый приятель Кремнев! Являться на прежнюю квартиру Свинецкому было опасно – его хорошо знали в городе и могли запросто сдать молодцам гетмана; возвращаться в Гурзуф ночью было рискованно. Чутьем опытного конспиратора эсер нащупал в Ялте безопасное место, где все в итоге и встретились – градоначальник, большевик, несостоявшийся диктатор Гурзуфа и беллетрист. В эту-то компанию и попал неожиданно Ять, которому в силу его иудейской внешности – черная шевелюра, нос с горбинкой, – могло капитально не поздоровиться при встрече с гетманским патрулем.
Все это Грэм тут же бегло изложил ему.
– Ночью возможны облавы, – со значением шепнул он. – Обыск тут едва ли будет, но в подвале надежней. Завтра днем попытаемся уйти.
Он представил Ятя хозяйке («Мой друг, известный писатель из Петербурга»).
– Как много едет в этот сезон писателей, – прокряхтела старуха. – Ялта стала модное место, да…
– Ну, идемте в гостиную, – гостеприимно пригласил Грэм. – Я вас сейчас со всеми познакомлю.
Больше всего сборище напоминало пятерку приятелей из только что придуманного рассказа, неведомой силой собранных в приморском городе после долгих лет разлуки. В гостиной при свечах мрачно сидели по углам осунувшийся Свинецкий, толстый и благодушный градоначальник Терновский, никогда не терявший бодрости духа большевик Кропачев, сам рыбак, из бывших матросов, и до смерти перепуганный Трубников; он был уже не рад, что ввязался в большую политику. Свинецкий грыз спичку: табак был на исходе, приходилось экономить. Появление Ятя явно прервало затяжной спор.
– Вы? – вскинулся Свинецкий. – Но ведь я арестовал вас. Побег?
Это «я арестовал вас» выглядело так трогательно в его положении, что Ять почувствовал к нему теплую симпатию.
– Видите ли, – осторожно попытался он объяснить эсеру особенности текущего момента, – история несколько ускорилась. Власть переменилась.
– Значит, вы не бежали, – зажимая бороду в кулаке, мрачно констатировал Свинецкий. – Как были тряпкой, так и остались.
Даже в этой ситуации его больше всего заботил вопрос о воспитании из Ятя истинного революционера.
– Не успел, – виновато признался Ять. – Татары освободили.
– Татары? – вскинулся Терновский. – Восстание? Что вы говорите!
– Да, восстание. Обиделись на закрытие рынка и ночью захватили Гурзуф.
– На Ялту идти не собираются? – с надеждой спросил Кропачев. – Они бы эту суку гетманскую в один укус…
– Не знаю. Пока устанавливают в Гурзуфе свои порядки. Русским на рынке ничего не продают, готовится всеобщее обрезание…
– Кто бы мог подумать! – всплеснул пухлыми руками Терновский. – Такие смирные…
– Революция электризует массы, – важно заметил Свинецкий. – Я рад, что возрождаются национальные движения. Российская империя была тюрьмой для всех народов, кроме русского…
– Вот вам национальные движения! – Терновский мотнул головой в сторону наглухо закрытого окна. – Пришел неведомый хохол и прогнал всех.
– Пролетарии все братья! – стукнул кулаком по колену Кропачев. – Что ж мы, для того русского царя скинули, чтобы у нас гетман сидел? Или, того хуже, мулла? Спасибо вам широкое от рабочего классу, сменяли гуся на порося!
– Сейчас не спорить надо, товарищи, – робко заметил Трубников. – Сейчас думать надо, как татар погнать да гетмана скинуть, а уж там договоримся…
– Нет, не договоримся! – вскинул голову Свинецкий. – С вашими товарищами пытались договориться – они украли революцию, как цыгане крадут ребенка! Мы должны выяснить все между собою сейчас, и только сейчас!
Эта уверенность, что в полутемной ялтинской гостиной решается судьба России, окончательно развеселила Ятя. Он уселся в свободное кресло и приготовился слушать.
– А как вы попали в Крым? – подозрительно спросил Терновский. – С большевистским поездом?
– Это не был большевистский поезд, – веско пояснил Грэм. – Не верьте слухам. Я тоже прибыл этим поездом, но с особой миссией.
– Позвольте узнать, какой?
