были в этом голосе: погляди, погляди, что с ним сделали! Оскольцев с невыразимой ясностью осознал, что сейчас его не будет. Возможно, что и не стало бы, – но тут он проснулся. Было темно, и громко храпел Ватагин.
– Меня не будет, – сказал Оскольцев вслух. – Нет, не может быть.
Тем не менее могло, и он окончательно понял, что никаких пыток не надо. Он не выдержит, он готов, согласен на что угодно. Только бы жить, жить, только бы жить.
Ять знал эту песню. Ее с большим чувством исполнял на Варшавском вокзале нищий, наряженный матросом; он знатно подыгрывал себе на аккордеоне. Маринелли пел без малейшего акцента, а кто-то из моряков художественно аккомпанировал ему – опять же на аккордеоне. Ять и не предполагал, что итальянец так изучил русскийматросский репертуар. Не иначе, сказывалось чудесное действие Голицынских винных складов.
страдальчески выводил Маринелли. Ять подошел поближе.
– Fine job, Marinelli! – сказал он сквозь крики одобрения.
– Частушки знаешь? – спросил басом толстый матрос.
– Как не знать! – отозвался итальянец на чистейшем русском. – Эх, кончилась монархия, наливай да пей! Мама нам анархия, папа нам портвей! Обождите, братишечки, все спою, только тут дружок ко мне подошел, поговорить надо.
– Наливай и дружку, – разрешил матрос. Около его ног стояла огромная бутылка, в каких прежде продавали шампанское; бутылка была грязная, явно исхищенная из чьего-то чулана. В ней плескалось красное вино.
– Пей, товарищ, – сказал матрос, наливая Ятю кружку. – Самолучшее, со складов.
Ять выпил, не почувствовав вкуса. Это была малага 1586 года. Маринелли отвел его в сторону.
– Если вы еще раз, – сказал он сквозь зубы, – обратитесь ко мне по-английски, вы погубите всё.
– Так вы – русский? – в ужасе спросил Ять.
– А какой же я? – бешеным шепотом отвечал Маринелли. – Или вы только прикидываетесь идиотом?!
– Господи, – Ять вытер лоб. – Опять я ничего не понял. Когда уже кончатся мои обольщения… Почему же вы Могришвили не сказали, когда он собирался вас кастрировать?! Маринелли посмотрел на него в крайнем недоумении.
– Вы что, вообще ничего не понимаете? Это была моя единственная надежда. Иностранца, может, он еще побоялся бы тронуть. Как русский я для него не представлял ценности, а иностранцев у нас всегда берегут.
– Что ж вы перед этими не стали притворяться? – снова не понял Ять.
– Слушайте, как вы вообще до тридцати пяти лет дожили?! Надо же чувствовать хоть что-то! Когда в России есть власть – надо быть иностранцем, потому что власть бережет иностранцев для своих целей. Когда в России нет власти – надо быть русским, потому что всех нерусских немедленно начинают бить! Вы еще не поняли? Ладно, хватит философии. В случае чего – я вас не знаю, вы меня не знаете. Решайтесь. Через два, много три дня здесь будут немцы, и от всего этого веселья не останется мокрого места.
– Какие немцы? Откуда?
– Мир подписан, баранья вы голова! – Маринелли стукнул себя по лбу. – По этому миру вся Украина и Крым отошли к Германии, в благодарность за содействие.
– Подождите, подождите… Но ведь когда нас отправляли сюда поддерживать советскую власть, мир был уже подписан?
– Это же большевики, мамма миа! – Маринелли схватился за голову. – От кого вы ждете логики?! У них левая рука не знает, что делает правая! Крым был в секретном протоколе, и те, кто нас сюда отправлял, понятия не имели, что Крым уже не русский! Лично я ехал сюда только в надежде унести ноги, потому что в Гельсингфорс из Питера сейчас не попадешь – выпускать перестали сразу же. Я думал уйти на любом корабле, но тут начались эти смены властей, аресты, концерты… От России мы теперь отрезаны. Завтра сюда придет последний французский корабль…
– Я знаю, – сказал Ять.
– Откуда? – поразился Маринелли.
– Неважно.
– Однако! Этак на него будет рваться весь Крым. Никому не говорите, умоляю. Так вот, я уговорил Бурлака. Из города никого не выпускают, сделали заставы, но морем вполне можно… Я все придумал. У него пристойная лодка, на море спокойно. Ночью отчалим, через три часа будем в Ялте. Решайтесь. С вами девушка, ей в России делать больше нечего.
– Она уже не со мной, – покачал головой Ять.
– Да не время же заниматься всей этой чушью! – снова застучал себя по лбу Маринелли. – Вы что, опять ничего не понимаете? В Париже сразу расстанетесь, словно и не виделись никогда!
– Я не поеду, – покачал головой Ять. – Уезжайте сами. На корабле вас ожидает сюрприз – думаю, скорее приятный…
– Она тоже едет? – немедленно догадался Маринелли.
– Скорее всего.
– Она что, изменила вам? Какая кошка между вами пробежала?
– Никто мне не изменял. Я ухожу отсюда.
