– Куда вы, к черту, уйдете? К немацам в пасть?
– Ничего, буду пробиваться в Петроград. В самом деле, порезвился, и будет. Чем кончится здесь, я уже понял. Надо посмотреть, чем кончится там. Спасибо, артист. Кстати, скажите уж напоследок, кто вы такой?
– Идиотский вопрос, – хмыкнул Маринелли. – Раб Божий, артист императорских театров, репортер, карманный вор, какая разница? Кончились времена, когда каждый был – кто-то. Сегодня, если жить хочешь, утром надо быть одним, вечером другим, а ночью чтоб вообще тебя не видно… Вы что, серьезно думаете, что в России перед войной жили одни кадеты, эсдеки, поэты, репортеры? В России были и серьезные люди. Если б она нас слушала, приличная была бы страна, в первый ряд могла выйти… Но сырая, пресная, сообразительности никакой. Немного авантюризма – и тут можно найти Клондайки! Если бы я да мой друг Извольский, о котором, я верю, вы еще услышите, успели провернуть одно дельце – никакого октябрьского бунта тут не было бы, к чертям собачьим, и никакого Керенского тоже! Вот вы – что вы умеете? Писать? Хорошее дело для мужчины в тридцать пять лет! Поедем со мной, я сделаю из вас человека!
– А вы что умеете? – спросил Ять, все больше забавляясь этим разговором.
– Я?! – взвился Маринелли. – Я говорю на пяти европейских языках, пою на прекрасном любительском уровне, показываю фокусы, рисую валюту десяти главных стран мира, открываю предприятия, знаю рынок угля, мыла и граммофонных пластинок! Я понимаю в оружии, технике и пиротехнике! У меня друзья во всех столицах! За тридцать восемь лет жизни я объездил шестьдесят государств! Аудиенция у государя у меня сорвалась единственно из-за Февраля!
– Вот видите, – ласково сказал Ять. – Сама судьба против того, чтобы вы спасли Россию. Спасибо, Маринелли. Меня восхищает ваш моторчик. Но предоставьте нас нашей судьбе.
– Жаль, – сказал Маринелли и сплюнул. – Если будете-таки за границей, найдите в Париже, на Севастопольском бульваре, кафе «Три голубя». Хозяин скажет вам, как связаться со мной. Он мой агент в этой части Европы.
– «Три голубя», – повторил Ять. – Непременно, непременно. Невозможно было представить, что бывает какой-то Париж.
– Слышь, кучерявый! – позвали Маринелли. – Поди сюда, спой чувствительное!
– Лечу! – отозвался Маринелли.
– Постойте, постойте, – Ять взял его за рукав. – Одна, последняя просьба. Надо похоронить Свинецкого. Нельзя же, чтобы он там… так лежал…
– Оставьте мертвым хоронить своих мертвецов! – прошипел Маринелли. – Где вы хотите его похоронить?
– Где угодно, хоть в Пушкинском парке. Там земля мягкая, лопаты есть – Могришвили устраивал общественные работы, инвентарь так и валяется…
– Чертова сентиментальность! – ругнулся Маринелли. – Они сами его потом зароют, не звери же…
– Нет, нет. Это должен сделать я. Но я не смогу его дотащить один. Могилу я сам выкопаю. Прошу вас, помогите только донести!
– А, ч-черт с вами, подождите. Друзья мои! – крикнул он матросам. – Я вернусь буквально, буквально через минуту! Ждите, я спою вам любимый романс императора!
– В первый раз я увидел его в тюремной больнице, – задумчиво сказал Ять. – Это было почти пятнадцать лет назад. А в последний раз вижу в полицейском участке.
– Когда человек ни черта не умеет делать, – ругался Маринелли, зачем-то снимая чехол с матраса, – он всегда занимается ерундой…
– Зачем вы снимаете чехол?
– Да не лезьте вы с вопросами, помогите лучше. Что вы, так собирались его тащить? В простыне? Появиться в пирующем городе с трупом – это вполне в вашем духе… Пихайте его туда!
– Как – в чехол?!
– А, безрукий, – махнул рукой Маринелли и сам принялся натягивать грязный чехол на уже закоченевшего Свинецкого. Сначала он просунул туда его тощие босые ноги, потом, приподняв тело, потянул дальше; Ять преодолел себя и стал помогать. Свинецкий был невелик ростом – он целиком поместился в чехле.
– Допустим, я помогаю вам вынести на свалку какой-нибудь мусор или старый матрас, понятно? – шипел Маринелли. – Ну, я возьму его, а вы идите следом.
Певец легко взвалил Свинецкого на плечо и поднялся наверх. Ять как потерянный шел за ним. Против всех ожидании, от участка Маринелли направился не налево, а направо.
– А как же мы пройдем в парк?
– Какой, к черту, парк? Вы думаете, я действительно собираюсь копать ему могилу? Нашли могильщика! Он найдет могилу в волнах, как и хотел бы, наверное. Вы знаете Генуэзскую скалу?
– Да, конечно.
– Там есть отвесный обрыв, сразу под ним глубина. Он мирно пролежит на дне до второго пришествия, и никто ничего не заметит.
– Мне все-таки кажется… – неуверенно сказал Ять.
– Тысячи моряков похоронили в море, и никому ничего не казалось! Учтите, там высокий подъем, вам придется мне помогать. Ну, живо! Маринелли с гибкостью толстого кота взобрался на выступ скалы и уселся на него верхом:
– Подавайте!
Ять опять поднял Свинецкого на руки, Маринелли ухватил его, как мешок, и втянул наверх. Он еще
