В таком кафе, набравшийся за двух, Торчал у стойки некий пленный дух. Он вынул деньги, чтобы расплатиться, И размышлял, в кого бы воплотиться. За окнами спешил чужой народ, В остатках рома оплавлялся лед, В душе героя было как-то мглисто. Пред ним лежала пачка «Монте-Кристо» Он не курил кубинских сигарет С полузабытых отроческих лет, Когда покрылись щеки первым пухом, Когда еще он не был пленным духом. Двугривенный за пачку — вся цена. Острила ведьма юная одна, В общаге обжимаясь с ним за шкафом: «За двадцать коп себе казаться графом!» Зажженный упоительной игрой, Наш несколько смутившийся герой Ей отвечал, прикинувшись повесой: «Все лучше, чем за сорок — стюардессой!» Из детской той игры возникла связь, Что и за десять лет не прервалась. В снегах Москвы, под пальмами ли юга Они исправно мучили друг друга, Смущая наши скудные края Такою полнотою бытия, Что отравляли этим сладким ядом Чужую жизнь, случившуюся рядом. Любой, кто вовлекался в их игру, Проваливался в черную дыру: Так кот, увидев, как играют тигры, Не станет вновь играть в кошачьи игры. Кому красотка путь ни перешла б — Тотчас переходил в иной масштаб, И так же обходился с миром демон, Кого бы, пролетая, ни задел он. Измучив душ невинных без числа, Судьба ее в Канаду занесла (Он видел в том особую усладу, Что прилетел сюда через Канаду). Тогда-то он и начал понимать Свое предназначение — ломать, Доламывать, дотаптывать до праха Все, что еще висит на грани краха; Заставив прыгнуть выше головы (Подчас с исходом гибельным, увы) — Изобличать начертанные враки… Беда была лишь в том, что для игры Нужны не только горние миры, Не только ослепительные бездны: Они для одиночек бесполезны. Чтоб вновь на мирозданье посягнуть, Он должен был найти кого-нибудь, Поднять до пика, довести до края, Ломая чью-то жизнь и претворяя. Воззрев на посетителей шинка, Он обнаружил пегого щенка, Смотревшего просительно и кротко, Как нищая кубинская красотка; Привычно проницая первый слой, Наш дух смекнул, что пес довольно злой: Тому, кто не бросает мяса на пол, Он запросто бы что-нибудь оттяпал. Седой мулат, опять же пьяный в дым, О чем-то спорил с менее седым; Развинченный подросток в желтой майке Травил дружку двусмысленные байки. Да девочка за угловым столом Холодной колой разбавляла ром, И дух, в извечной жажде воплощенья, Припомнил все приемы обольщенья. Тьма за окном была уже густа. Красавица являла те места, Которые при близком рассмотренье Внушали мысль об интенсивном тренье Общеизвестных трущихся частей; Она, как завсегдатай на гостей, Взирала на пьянеющих и пьяных, Рассевшихся на стульях и диванах, Как бы держа в ладони весь шинок, Чуть разведя колени голых ног, Сведя при этом острые лопатки… И пленный дух заговорил к мулатке. Он начал так: «Прелестное дитя! Я вправе так назвать тебя, хотя В любовной битве, сладостной и тяжкой,
