Дождь усиливался. Катька проклинала себя, Игоря и всех.
Наконец возле них, вильнув, тормознула пустая маршрутка, ездившая по маршруту «Вокзал – лесная школа». Лесная школа, расположенная километрах в десяти от Брянска, была тут всегда, сколько Катька себя помнила: сначала это был интернат для иностранных детей, отпрысков секретарей африканских и латиноамериканских компартий, потом братская помощь компартиям прекратилась, и там стали селить беженцев из бывших республик, а когда и беженцев прекратили пускать, там сделали обычную школу для трудных и запущенных детей, по большей части умственно отсталых. Лечить их уже не было денег, и в лесную школу набивали всех подряд – гиперактивных, имбецильных, испорченных наследственностью, не умеющих читать, считать, говорить, думать… Из элитного интернат стремительно превратился в отстойный – на самом деле именно такое превращение и происходит чаще всего, поскольку обычному до отстойного еще падать и падать, а элитное с ним почти смыкается. От равнодушия до ненависти очень долго, а от любви один шаг, писала одна неглупая женщина, доказывая таким образом, что любить Родину опасно, а не любить полезно.
Разумеется, и у нас, и у всех остальных…
Ну так вот, интернат стал отстойный, а педколлектив оставался тот же самый, ему некуда было деваться, и преподаватели со знанием португальского, полинезийского и суахили медленно спивались и оскотинивались на руинах своего интерната, который медленно обрушивался и дополнительно разрушался усилиями имбецилов. Одно время Никита Михалков заинтересовался роскошным некогда зданием и попытался устроить там кадетский корпус, но городские власти уперлись: девать имбецилов и педзапушенных было некуда. Маршрутка ходила туда теперь редко: те из родителей, кого еще не лишили прав, должны же были хоть иногда навещать своих отпрысков. Сейчас эта маршрутка шла пустая, и за рулем «газели» сидел румяный толстый мужик лет сорока пяти. Он широко улыбался, потому что мокрые Катька с бабушкой в самом деле представляли собой забавное зрелище, если смотреть на них глазами доброго, милого такого человека. Такого честного, с чистой совестью.
– Садитесь. Куда вам?
– Шеф, – быстро сказала Катька. – Плачу две, до Москвы. На месте еще две. Это все, что есть, серьезно. Но мне надо сегодня в Москву.
– Всем надо, – весело сказал шофер. – Поездов-то нету. А мне в Интердом надо. У меня маршрут.
– Ты же видишь, никто не едет. Зачем тебе в Интердом?
– Маршрут, – повторил водитель. – Вы садитесь пока, там поговорим.
Они забрались в «газель».
– Шеф, поехали, пожалуйста, в Москву, – умоляюще повторила Катька.
– Вот чумовая, – покачал головой шеф. – Все с ума посходили, все вообще! Сейчас в городе говорят, АЭС взорвалась.
– Сухиничская?
– Ну. А другие говорят, не взорвалась, просто захватили. Радио ж молчит, не говорят ничего. Все музыка и музыка. А если АЭС взорвалась, так до нас облако за два часа донесет, правильно? Вот все и бегут, потому что одна баба сказала, – шофер усмехнулся.
– А ты, значит, по маршруту?
– Ну.
– Давай, шеф, доедем до Интердома, а потом ты нас в Москву отвезешь. Я тебе серьезно говорю, у меня там такое дело, что я никак не могу здесь оставаться. Видишь, у меня старуха на руках беспомощная.
– Какая я тебе старуха? – прикрикнула бабушка, отличавшаяся не по годам острым слухом.
– Видишь?! – подмигнул шеф. – Ничего не беспомощная!
– Шеф, – чуть не плакала Катька.
– Да ладно, – сказал шеф. – На месте разберемся.
Они приехали как раз вовремя – Интердом срочно собирался. Видимо, информация о взрыве АЭС подтвердилась. Педагоги, ругаясь и беззастенчиво отвешивая подзатыльники (попробовали бы они так с детьми братских компартий!), запихивали свой неразумный контингент в единственный автобус, который смогли выделить для детской эвакуации городские власти. Мест в автобусе было шестьдесят, запущенных детей в области – девяносто, впихнуть их в один автобус не было никакой возможности, водитель матерился, двери не закрывались. Наконец вроде влезли все, только один мальчик – даун, насколько могла определить Катька, – все выл на одной ноте, размахивая руками, не хотел, видимо, ехать, боялся, – и старшие дети выпихнули его из автобуса: видимо, он успел сильно их достать. Мальчик вылетел из задних дверей, они наконец захлопнулись, и автобус с тремя воспитателями и девятью десятками педзапущенных имбецилов валко тронулся неизвестно куда.
– Они что же, не подберут его? – ужаснулась Катька.
– Да очень он нужен кому, – сказал шофер. Он вышел из «газели» и направился к маленькому дауну, который сидел под дождем без движения, не понимая, что произошло и куда все делись.
– Ы, – сказал он шоферу. – У, – и ткнул пальцем куда-то в сторону опустевшего Интердома.
– Да вижу я, что ты оттуда, – сказал шофер. – Теперь-то делать что?
– Ы! У! Ы! У! Ы! У!
– Ну ладно, ладно, поехали. В город тебя сдам.
– Ыыы! – заорал даун, уворачиваясь. Он все показывал головой на Интердом.
– Да цацкаться тут еще с тобой, – ругнулся шофер, схватил дауна поперек живота и поволок в машину.
