Игорь сел, потом встал снова. Катька еще никогда не видела его в таком смятении – даже в первые минуты на Альфе.
– Я хочу только сказать, что мы не имеем права… нарушать закон планеты, на которой живем.
– Да чего не имеем-то! – воскликнула тетка портниха Колпашева, которая в силу особенностей русской жизни начала XXI века одинаково уместно выглядела бы и на великосветском рауте, и в торговом ряду. – Чего не имеем, когда ничего уже не имеем! Нас тут ждали, можно подумать! Нас, можно подумать, прилично приняли! Сами позвали на свою планету и сами ничего не обеспечили, вообще! И будут еще учить!
– А ты помалкивай, – строго сказала ей бабушка. – Наела мясов и трясешь.
– Что я наела, то никого не касается, – ответила портниха. – Вы мне рот не можете затыкать. Вам надо о душе думать, а вы рот затыкаете еще.
Катька сжала кулаки.
– Мы, к сожалению, действительно не сумели обеспечить вам встречу, – медленно сказал Игорь. – Но обеспечить соблюдение законов мы пока еще можем. Я очень прошу вас… нас всех… не портить друг другу наш первый праздник.
Тылык переводил, Стефани кивала.
– Да чего праздник! – воскликнула портниха. – Какой праздник, когда тут все привести в порядок – надо лет десять впахивать, как после войны! Я все понимаю, конечно, на Земле, может, мы вообще бы уже не были живы, но вы просто не надо устанавливать свои законы! Не мочь быть так! – От волнения она заговорила по-инопланетному.
– Игорь, – мягко сказал ветеринар. – Я хорошо понимаю ваши чувства. Мне кажется, вы просто должны осознать, что это уже не ваша планета.
– Я догадался, – сказал Игорь.
– Догадаться мало, – мягко сказал ветеринар. – Надо осознать.
– Вы напрасно тратите слова, – вступила Любовь Сергеевна. – Есть люди, для которых понятие о совести – вообще пустой звук, абсолютно! Вы тоже, Андрей Петрович, давно уже могли бы понять, что эти колонизаторы ворвались к нам, сами все устроили, а потом отправили нас сюда как бесплатную рабсилу! Это воюющая цивилизация, они постоянно воюют, и теперь нас прислали сюда разгребать, а сами улетели домой! Совершенно же понятно, что их настоящая планета там, а здесь они что-то захватили и нашими руками таскают каштаны из огня! Причем обратите внимание, что они лишают нас возможности защищаться. Мы порабощены полностью!
Любовь Сергеевна обладала фантастической способностью выстраивать и убедительно обосновывать худшую версию чужого поведения.
– Простите меня, – тихо сказал Игорь. – Мне не следовало эвакуировать вас. Правда, я вас и не эвакуировал…
– Кис, это ты хватила, – неуверенно сказал полковник. – Мы все-таки…
– Я не о тебе говорю, Володя, ты пешка! Прости, но ты пешка! Я давно поняла, кто тут главный. Кто тут ходит и пытается устанавливать свои законы. И кто пособник, я тоже давно поняла. Не думайте, пожалуйста, что если вы спелись, то мы в свое время не будем вас судить за предательство. Будет время, и вы ответите за свое предательство. Вы по земным законам ответите и по небесным.
Она смотрела на Катьку в упор. Глаза ее метали молнии.
– А вот мы сейчас спросим, – сказал дядя Боря и встал со своего места. – Мы молчали, но мы спросим. Мы спросим сейчас, как оно все было и как сговорились.
Он решительно направился к Игорю, но замер на месте, как вкопанный.
– Система дубль пятнадцать, – одними губами сказал Игорь. – Не бойся, Катя, это я умею.
– А я не понимаю, Сережа, почему ты молчишь! – воскликнула Любовь Сергеевна. – Я понимаю, что, может быть, твое мужское самолюбие…
– Да что мужское самолюбие, – тихо сказал наш Сереженька, как он это умел. Таким образом он обычно разгонялся перед тем, как заорать. – Что же, я давно понимаю. Я простой человек, а она художник. Мне каждый день давалось это понять. Что вот у нас творческие запросы, а ты давай как знаешь. Нам не привыкать, мы свое место понимаем. Нам надо плевать на свои, может быть, творческие запросы, которые мы тоже умеем, и обеспечивать творческий труд высшего существа. – Голос его уже набухал слезами, и Катька предчувствовала следующую стадию – в пьяном виде обычно следовал рассказ про любимого друга Петьку, трагически погибшего в горах при неописуемых обстоятельствах, а в трезвом начиналось самоуничижение; с барласкуна, конечно, было как следует не запьянеть. – Да, я понимаю, ты выше меня… ты лучше меня… но зачем было все пять лет самоутверждаться на мне?! Ты думаешь, я не видел… не понимаю ничего?! Ты знаешь, сколько у меня было всего за эти пять лет?! Я мог, я должен был… она была чистая, удивительная… я должен был уйти! Но как же я мог! Художница, высшее существо… дочь… семья… И вот теперь я здесь, и на моих глазах!
– А вот мы сейчас спросим кое с кого, – грозно повторил дядя Боря. Повисла гнетущая пауза. Дядя Боря мучительно боролся с системой дубль пятнадцать. Неожиданно раздался резкий, отрывистый смех Майнат.
– Русские свиньи! – закричала она. – И здесь передрались! Сейчас совсем друг друга поубивают! Давайте, давайте! Русские свиньи!
– Хенде хох! – неожиданно вскрикнула Стефани на чистейшем немецком, подняла свое ружье и стала переводить его с Игоря на Майнат и обратно. – Вы все тут быть заговор, но мы сейчас будем выводить чистая вода! Мы будем сейчас здесь тут шнель шнель стройть айне кляйне арбайтен новый мировой порядок!
– Мы будем сейчас немножко спрашивать, – повторял дядя Боря.
Так осуществилась наконец антитеррористическая коалиция, для успешного функционирования которой оказалось достаточно всего лишь перелететь на Альфу Козерога. Следует, однако, отметить, что и на Альфе Козерога усилия коалиции обратились прежде всего не на то, чтобы нейтрализовать чеченку Майнат, а на то, чтобы подвергнуть остракизму одну малозначительную художницу и одного ощипанного
