— Может быть, ты еще с кем-нибудь говорила?
— Да, я со многими говорила, — ответила Сюннёве.
— Надо же девочке в кои веки поговорить с людьми, — вмешался Гутторм.
— Я не спорю, что надо, — сказала Карен уже мягче, — но она не должна чуть что убегать от родителей.
Сюннёве промолчала.
— Как хорошо было сегодня в церкви, — сказала Карен. — И как приятно смотреть на юношей и девушек, когда они дают в церкви святой обет.
— Да, вспоминаешь, как твои дети тоже стояли перед алтарем, — сказал Гутторм.
— Ты прав, — подтвердила Карен, вздыхая. — Ведь никогда не знаешь, какими станут твои дети.
Гутторм долго сидел молча.
— Мы должны благодарить бога, — сказал он наконец, — что он сохранил нам наше дитя.
Карен водила пальцем по столу, не глядя на мужа.
— В ней вся наша радость, — сказала она тихо. — Хорошая она у нас девушка, — добавила она еще тише.
Наступило долгое молчание.
— Да, она дела нам много радости, — сказал Гутторм и добавил немного погодя: — Дай ей бог счастья.
— Почему ты не ешь? — спросил Гутторм, поднимая голову.
— Спасибо, я сыта. — ответила Сюннёве.
— Но ты еще ничего не ела, — возразила Карен. — И много ходила.
— Мне что-то не хочется, — сказала Сюннёве, приподнимая конец платка на груди.
— Ешь, дитя мое! — сказал Гутторм.
— Я не могу.
И Сюннёве разразилась рыданьями.
— Что с тобой, почему ты плачешь?
— Не знаю, — ответила Сюннёве, всхлипывая.
— У нашей Сюннёве глаза на мокром месте, — мягко сказала Карен.
Гутторм встал и подошел к окну.
— К нам кто-то идет, их двое, — сказал он.
— Неужели, так поздно? — спросила Карен и тоже подошла к окну. Они долго смотрели вниз.
— Дорогой мой, кто бы это мог быть? — спросила наконец Карен, но в ее голосе не было слышно вопроса.
— Я не знаю, — ответил Гутторм.
Некоторое время они молча смотрели на дорогу.
— Никак не могу понять, кто бы это мог быть, — сказала Карен.
— И я, — сказал Гутторм.
Между тем оба незнакомца подошли ближе.
— Очевидно, это все-таки они, — сказала наконец Карен.
— Да, это они, — согласился Гутторм.
А нежданные гости подходили все ближе и ближе к Сульбаккену. Вот старший из них остановился, оглянувшись назад, младший тоже остановился, потом они пошли дальше.
— Ты не знаешь, чего они хотят? — спросила Карен таким же тоном, каким был задан первый вопрос.
— Не знаю, — ответил Гутторм.
Карен отвернулась от него, подошла к столу, убрала посуду и навела порядок.
— Тебе придется снова надеть платок, — сказала она Сюннёве, — а то сюда идут чужие.
Едва она это сказала, как Семунд открыл дверь и вошел в комнату. За ним вошел Торбьорн.
— Мир дому сему! — сказал Семунд, останавливаясь на пороге; потом он медленно подошел к хозяину, к хозяйке и, наконец, к Сюннёве, которая все еще стояла в углу с платком в руках, словно не зная, одевать его или не одевать; вероятнее всего, она просто забыла о том, что у нее в руках платок. Следом за Семундом шел Торбьорн.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала хозяйка.
— Спасибо, мы не устали, — ответил Семунд, однако сел. Торбьорн сел рядом с ним.
— А мы потеряли вас возле церкви, — сказала Карен.
— Да, я вас тоже искал и не нашел, — ответил Семунд.
— Больно много было народу, — сказал Гутторм.
— Очень много, — повторил Семунд. — И как хорошо было сегодня в церкви.
— Да, мы как раз говорили об этом, — сказала Карен.
— Когда присутствуешь при конфирмации, испытываешь такое странное чувство, особенно если у тебя самого есть дети, — прибавил Гутторм. Карен беспокойно заерзала на скамейке.
— Да, вот тогда-то и начинаешь всерьез задумываться об их судьбе, — сказал Семунд. — Поговорить с вами об этом я и пришел сегодня, — прибавил он. Потом он спокойно посмотрел вокруг, взял новую порцию жевательного табаку, а старую жвачку осторожно положил в медную коробку.
Гутторм, Карен и Торбьорн старались не смотреть друг на друга.
— Я решил, что мне надо прийти сюда вместе с Торбьорном, — медленно начал Семунд. — Неизвестно, когда бы он еще надумал поговорить с вами, а к тому же один он мог бы испортить все дело, вот чего я боялся больше всего. — Он искоса посмотрел на Сюннёве, и она почувствовала его взгляд. — Дело вот в чем: получилось так, что парень наш с самого детства, едва он стал чуточку соображать, любит вашу Сюннёве, и, думаю, не ошибусь, если скажу, что она тоже любит его. И еще думаю, что самое лучшее — это им пожениться… Я сам был против этого брака, когда видел, что Торбьорн не умеет держать себя в руках, чтобы не сказать больше… Теперь я могу поручиться за него, а не я, так она может, потому что ее власть над ним безгранична. Так вот, что вы скажете насчет того, чтобы их соединить? Торопиться тут незачем, но и откладывать это дело до бесконечности тоже не имеет смысла. У тебя, Гутторм, большой хутор, у меня поменьше, да и делить его нужно между многими, но все же мне кажется, что мы можем поладить. Прежде всего мне хотелось бы знать, что вы думаете по этому поводу; ее я спрошу последней, потому что я, кажется, знаю, чего хочет она.
Семунд замолчал. Гутторм сидел, облокотившись о стол, и нервно потирал руки. Он несколько раз пытался встать, употребляя немалые усилия, но выпрямиться_ему удалось лишь с четвертой или пятой попытки. Он провел руками по коленям и искоса взглянул на жену, потом на дочь. Сюннёве сидела неподвижно, не меняя позы, лица ее не было видно. Карен по-прежнему водила пальцем по клеенке.
— Что ж это очень лестное для нас предложение, — сказала она.
— Да, и я думаю, мы должны поблагодарить вас за оказанную нам честь, — сказал Гутторм неожиданно громким голосом, словно у него вдруг гора с плеч свалилась. Он переводил взгляд с Карен на Семунда, который _сидел, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.
— У нас она одна, и нам надо сначала как следует подумать, — сказала Карен.
— Это, конечно, ваше право, — сказал Семунд, — но Я, ей-богу, не знаю, что вам мешает ответить сразу, как сказал медведь, попросив крестьянина отдать ему корову.
— Ну конечно, мы можем ответить сразу, — сказал Гутторм и, посмотрел на жену.
— Дело в том, что иногда Торбьорн вел себя очень уж необузданно, — сказала Карен, не глядя на мужа.
— Да ведь теперь он исправился, — возразил ей Гутторм. — Ты только сегодня об этом говорила.
Супруги молча обменивались взглядами; так прошла целая минута.
— Ах, если бы на него можно было положиться! — сказала Карен.
— Можно! — снова заговорил Семунд. — И я повторяю вам то, о чем уже говорил сегодня. За поклажу можно не беспокоиться, если вожжи будут в руках у Сюннёве. Большую власть она имеет над ним, очень большую. Я убедился в этом, еще когда Торбьорн лежал покалеченный дома и не знал, что с ним будет, выздоровеет он или нет.
