. — Все вместе?
— Все вместе.
— Я думаю, это очень скучно.
— Скучно? Мама, он говорит, что… — Но тут Сюннёве вспомнила, что мать запретила подходить к ней.
— А знаешь, у меня много овец, — сказала она Торбьорну.
— Ну да?
— Да, и у трех овец будет зимой по ягненку, а у одной наверняка два.
— Значит, у тебя есть свои овцы?
— Да, и коровы и поросята. А у тебя разве нет?
— Нет.
— Приходи ко мне, я дам тебе ягненочка. И вот увидишь, скоро у тебя будет много овец.
— Вот было бы здорово!
Они постояли минуту молча. Потом Торбьорн спросил:
— А Ингрид ты дашь ягненка?
— А кто это Ингрид?
— Ингрид? Ты не знаешь маленькую Ингрид?
Нет, она ее не знала.
— Она меньше тебя?
— Ну конечно, меньше. Она такая, как ты.
— Ты непременно возьми ее с собой, когда пойдешь ко мне, слышишь!
Торбьорн обещал.
— Я тебе дам ягненка, а ей поросеночка, ладно? — сказала Сюннёве.
Торбьорн согласился, что это будет самое разумное. Потом они стали вспоминать общих знакомых, но таких было немного. Тем временем родители уже обо всем
переговорили и отправились домой.
Ночью Торбьорну приснился Сульбаккен; на Сульбаккене паслись белые ягнята, а между ними ходила маленькая белокурая девочка с красной ленточкой.
Каждый день Торбьорн и Ингрид только и говорили о том, чтобы пойти на Сульбаккен. В своем воображении они уже возились с таким неимоверным количеством маленьких ягнят и поросят, что самим им даже повернуться было негде. И дети никак не могли понять, почему им не разрешают пойти на Сульбаккен.
— Что же, так сразу и бежать сломя голову в гости, только потому что девочка пригласила вас? — спрашивала их мать. — Вы слышали, чтобы кто-нибудь так поступал?
— Погоди, вот придет воскресенье, тогда услышишь, — сказал Торбьорн.
Наступило воскресенье.
— Ты, оказывается, очень плохой, ты хвастаешься, говоришь неправду, бранишься, — заявила ему Сюннёве. — Так вот, пока ты не исправишься, тебе не позволят приходить к нам.
— А кто это тебе все сказал? — спросил удивленно Торбьорн.
— Мама.
Ингрид с нетерпением ждала, когда он вернется из церкви. Торбьорн рассказал ей и матери обо всем, что произошло.
— Ну, вот видишь! — сказала мать.
Ингрид промолчала. Но теперь обе они стали одергивать Торбьорна всякий раз, когда он начинал хвастаться или браниться. А один раз Торбьорн даже подрался с Ингрид из-за того, что они никак не могли решить, является ли ругательным выражение «пес меня возьми». Ингрид основательно попало, а Торбьорн целый день повторял ни к селу ни к городу: «Пес меня возьми». Но вечером это услышал отец.
— Вот сейчас он тебя возьмет, вовек не забудешь, — проговорил Семунд в сердцах и так толкнул Торбьорна, что тот еле устоял на ногах. Торбьорну было очень стыдно'перед Ингрид, но. вскоре она сама подошла к нему и стала утешать.
Прошло несколько месяцев, и наконец они отправились на Сульбаккен. Потом Сюннёве зашла к ним, а Торбьорн; и Ингрид, опять побывали у нее в гостях, и скоро они стали видеться довольно часто. Торбьорн и Сюннёве учились в одной школе и соперничали между собой, но Торбьорн был способнее и в конце концов стал таким хорошим учеником, что пастор даже обратил на него внимание. Ингрид училась хуже, но и Торбьорн и Сюннёве помогали ей. Вскоре Сюннёве и Ингрид стали неразлучны, и их даже называли белыми куропатками, потому что они всегда порхали вместе и у обеих были очень светлые волосы.
Сюннёве нередко сердилась на Торбьорна, потому что из-за своей горячности он затевал ссоры с каждым встречным и поперечным. В таких случаях Ингрид неизменно выступала посредником между ними, и они по-прежнему-оставались добрыми друзьями. Но если мать Сюннёве узнавала об очередной драке, которую учинял Торбьорн, она не разрешала ему появляться на Сульбаккене целую неделю, а то и две. Семунду об этом ничего не рассказывали.
— Он слишком суров к мальчику, — говорила Ингеборг и приказывала всем молчать.
Прошло несколько лет, дети подросли и все трое очень похорошели, но каждый на свой лад. Сюннёве стала высокой стройной девушкой, у нее были золотистые волосы, ослепительно красивое нежное лицо и спокойные голубые глаза. Когда Сюннёве говорила, она мягко улыбалась, и в народе ходил слух, что ее улыбка приносит счастье. Ингрид была меньше ее ростом, но полнее, волосы у нее были еще светлее, чем у Сюннёве, а личико маленькое и круглое. Торбьорн был среднего роста, очень сильный, широкоплечий, с темными волосами, синими глазами и резкими чертами лица. В запальчивости он утверждал, что читает и пишет не хуже учителя и во всей долине никого не боится, — кроме отца, разумеется, думал он про себя, хотя вслух этого не высказывал.
Торбьорну не терпелось скорее конфирмоваться, не не тут-то было.
— Пока ты не конфирмовался, ты еще ребенок, и так мне легче с тобой справиться, — говорил отец. Это тянулось довольно долго, и получилось так, что Торбьорн, Сюннёве и Ингрид пришли первый раз к пастору почти в одно и то же время. Сюннёве тоже пришлось довольно долго ждать с конфирмацией; ей шел уже шестнадцатый год.
— Никто не знает точно, когда будет готов дать обет богу, — бывало, говорила мать Сюннёве, и Гутторм Сульбаккен всегда соглашался с ней. И нет ничего удивительного в том, что к ним начали заглядывать женихи; один из них был сыном весьма уважаемого человека, а другой — их богатый сосед.
— Что за чепуха! — сердился отец. — Ведь она еще не конфирмовалась. Вот конфирмуется, тогда поговорим.
Но сама Сюннёве об этом ничего не знала.
Жена и дочери пастора очень полюбили Сюннёве; они часто приглашали ее зайти в дом, а Ингрид и Торбьорн оставались стоять в толпе других учеников. Однажды один мальчик сказал Торбьорну:
— Что же ты не пошел за ней? Как пить дать, ее у тебя отобьют!
Мальчик этот заработал синяк под глазом, но с тех пор товарищи Торбьорна не упускали случая, чтобы не поддразнить его, и ничто так не бесило его, как эти поддразнивания. Кончилось это тем, что в лесу недалеко от пасторского дома произошло настоящее побоище. Торбьорну пришлось драться с целой оравой мальчишек. Девочки успели уйти вперед, и некому было разнять драчунов, а схватка принимала все более жаркий характер. Торбьорн не желал уступать поле боя врагу, который превосходил его численно; он мужественно сражался, и удары, которые он в изобилии раздавал направо и налево, впоследствии сами красноречиво говорили о том, что произошло. Однако причина драки вскоре выплыла наружу, и в деревне было много разных толков и пересудов по этому поводу.
На следующее воскресенье Торбьорн не пошел в церковь. На другой день им всем надо было идти к пастору, но он снова остался дома, сказавшись больным, и Ингрид пришлось идти одной. Когда она вернулась от пастора, Торбьорн спросил, что говорила о нем Сюннёве.
— Ничего, — только и ответила Ингрид.
Когда он снова появился у пастора, ему казалось, что все смотрят на него, а конфирманты даже посмеиваются. Сюннёве пришла, позднее других и довольно долго пробыла у пастора. Торбьорн очень
